Конкистадор

Овдовевший король дон Фердинанд принял Колумба в последние дни жизни адмирала с тем почтительным сочувствием, которое сейчас вызывал этот мятущийся, богатый на фантазии, но полностью раздавленный человек. Монарх лишь вежливо улыбался, пытаясь скрыть свое удивление, когда Колумб просил у него корабли для того, чтобы совершить пятое плавание к землям Великого Хана и устью Ганга. Разве он уже недостаточно потерял? Такое затратное для казны требование Колумб выдвинул в неподходящий момент: король более всего был озабочен скорым прибытием в Испанию своего зятя и заклятого врага – фламандца дона Филиппа, а также своей дочери доньи Хуаны, обезумевшей от любви, а потому делавшей все, что приказывал ей муж. Кроме того, королю приходилось думать о прочих своих дипломатических и военных баталиях, на которые вечно не хватало денег.

В атмосфере всеобщего равнодушия король оказался единственным, кто оказал внимание старому адмиралу – как в память о своей покойной жене, так и потому, что любой мужчина, у которого неудачно идут дела, инстинктивно демонстрирует доброжелательность по отношению к другому, еще более несчастному и старому, чем он сам.

Король дон Фердинанд пообещал подумать о пятой экспедиции адмирала чуть позже, когда у него появятся деньги, а в качестве подарка от себя лично предложил любые привилегии, которые мог предоставить.

В те времена под страхом сурового наказания мужчинам было запрещено ездить на мулах, поскольку считалось, что мягкая поступь этих животных могла привести к утрате мужчинами навыков конной езды. На мулах могли разъезжать лишь женщины и церковники, однако король издал специальный указ, что Колумб – единственный мужчина, носящий шпагу, которому дозволено ездить на муле.

Колумб так и не разбогател, поскольку рудники на Эспаньоле, которые он поначалу принял за копи царя Соломона, не приносили достаточного количества золота, и следовательно, та часть, которая полагалась ему лично, была совсем небольшой. Общая стоимость золота, отправленного в Испанию за несколько лет, составила всего лишь сорок тысяч дуро. Тем не менее, несмотря на относительную скудость своего капитала, адмирал жил как вельможа и подчеркивал свое высокое положение в обществе большим количеством прислуги, сопровождавшей его повсюду.

Смерть настигла его в Вальядолиде, куда в сопровождении семи слуг он отправился, пытаясь добиться встречи с королем доном Фердинандом, который становился все более озабоченным как из-за семейных проблем, связанных с дочерью и зятем, так и из-за враждебно настроенной кастильской знати, собиравшейся принудить его отказаться от короны Кастилии и вернуться в своё королевство Арагон.

Доктор Акоста рассказал Куэвасу некоторые подробности смерти своего бывшего протеже, адмирала дона Христофора.

В последнем завещании Колумб наконец вспомнил о Беатрис Энрикес, демонстрируя раскаяние за неблагодарность по отношению к ней, однако ограничился лишь тем, что наказал своим сыновьям не забывать о Беатрис, но при этом сам не выделил ей никакого дохода.

Куэвас впоследствии много раз вспоминал то, что говорил ему доктор Акоста о неблагодарности всех Колумбов. Они уделяли внимание лишь тем, кто принадлежал к их роду и племени.

Годы спустя в Санто-Доминго Фернандо повстречал Диего Мендеса, совершившего для спасения адмирала то самое грандиозное плавание на утлом каноэ от берегов Ямайки к Эспаньоле. Он также оказался среди тех семерых, кто находился рядом с Колумбом, когда тот умирал в Вальядолиде, и адмирал отрекомендовал его своим сыновьям. Однако когда старший из них, дон Диего Колумб, стал вице-королем Санто-Доминго, Мендес не смог получить у него даже самую плохонькую работу.

Хуан де ла Коса частенько сопровождал Куэваса в его визитах к доктору Акосте, и они беседовали о бредовой географии Колумба и его чудовищных научных ошибках.

Адмирал так и умер, будучи уверенным, что открыл западный путь в Азию. В свои последние дни он писал папе римскому и хвастался, что исследовал триста лиг азиатского побережья и множество островов, среди которых был Сипанго.

– Он верил в то, что наш мир, – говорил Акоста, – намного меньше, чем он есть на самом деле, и что моря занимают лишь седьмую часть его поверхности. Он отметал все то, что ставило под сомнение принадлежность к Азии всех этих земель, из которых прибыли ваши сиятельства… Ученые люди уже представляли истинный размер нашего мира из трудов Птолемея и многих других, а также то, что моря занимают большую часть его поверхности, и потому мы всегда выступали против бредовых идей Колумба. Но тут неожиданно появились эти новые земли, о существовании которых никто и не подозревал, земли, которым адмирал не придавал значения… да и мы тоже.

Акоста прервался на мгновение, с некоторым смятением покачал головой, а затем продолжил:

– Кто знает, быть может однажды простой народ признает этого необразованного фантазера большим ученым, опередившим свое время, а нас, тех немногих, кто имел знания, более приближенные к реальности, потомки будут считать за ослов!