Конкистадор

– Дела идут все лучше и лучше, – высокомерно отвечал он. – Мои друзья при дворе добиваются того, чтобы справедливость восторжествовала; скоро выйдет королевский указ о выделении мне кораблей и людей, и я вновь смогу вернуться в свое губернаторство.

Его раздражали достигавшие Санто-Доминго известия об успехах Бальбоа-«фехтовальщика», которого в свое время Охеда не желал даже видеть в составе экспедиции.

Своеобразным голосованием Бальбоа был избран командиром Кастилии-дель-Оро. К этому моменту губернаторства Охеды и Никуэсы уже стали единым целым, и тем самым усилия этих двоих в конечном итоге послужили процветанию искателя приключений, вылезшего из бочки прямо навстречу славе.

Временами дон Алонсо воспринимал свой оглушительный крах с обреченным смирением. Он прибыл в эти азиатские земли слишком рано, в эпоху мореплавателей и первооткрывателей, когда еще не настал подходящий момент для завоеваний в глубине Материка, а Охеда был в большей степени воином, чем моряком.

На долю его младших товарищей, которых он считал своими учениками, еще выпадут счастливые мгновенья славы и богатства. Бальбоа, к которому с таким пренебрежением относился дон Алонсо, возвеличится благодаря завоеванию тех земель, которые должны были принадлежать самому Охеде и несчастному Никуэсе. Возможно, кому-то из тех, кто в былые времена им восхищался – тому же Эрнандо Кортесу, который сейчас вместе с Диего Веласкесом завоевывает Кубу, или Франсиско Писарро, его заместителю в Сан-Себастьяне, оставшемуся там с Бальбоа – удастся в конце концов обрести славу и заполучить то золото, о котором он столько слышал в свои двадцать лет в беседах со старым Колумбом о землях Великого Хана.

Куэвас, изредка встречаясь с Охедой, не мог не замечать того вреда, что наносят дону Алонсо нищета и болезни. Яд от стрелы, несмотря на варварское лечение, продолжал отравлять его кровь. Охеда все больше и больше хромал при ходьбе. Его исхудавшее лицо приобрело мертвенный желтоватый оттенок. Из-за лихорадочного блеска его всегда повелительный взгляд казался еще более надменным.

После этих коротких встреч Фернандо каждый раз вспоминал тех львов, что испанский король велел привезти из Африки и держал в клетках своих садов. Некоторые из этих величественных и свирепых животных заболевали от тоски и, словно стыдясь своего рабства, заставляли себя умереть; повернувшись спиной к людям, упорно глядя в темный угол клетки, они отказывались от еды и ухода до тех пор, пока однажды утром их не находили бездыханными… Похожим будет и конец жизни знаменитого Рыцаря Пресвятой Девы.

Он не принимал помощи от солдат. С сарказмом отвечал тем, кто советовал ему обратиться за поддержкой к губернатору острова – молодому Колумбу. Со спокойным тщеславием Охеда говорил о своем скором восстановлении в правах, тем самым вызывая у слушателей улыбку. Но поскольку бывший губернатор Новой Андалусии стал еще более раздражительным и драчливым, чем раньше, чуть что выхватывал свой меч, не обращая внимания на количество противников, словно стремился погибнуть в драке, – эти улыбки всегда оставались у него за спиной.

И лишь с монахами францисканского монастыря его по-прежнему связывала давняя, спокойная дружба. Одни из них лично участвовали в экспедициях Охеды. Другие помнили о его подвигах еще времен Каонабо, что казалось невероятным для колонии, в которую так часто приходят вести об отважных мореплавателях и героических приключениях.

Монахи уважали его гордость и в то же время догадывались о его нищете и потому под различными предлогами приглашали его разделить с ними трапезу, угощая его местными продуктами, а иногда, если из Испании приходили корабли с провизией, даже зазывали на какой-нибудь необычный пир.

В какой-то момент гордый рыцарь догадался о скрытой милостыне от монахов и перестал приходить в монастырь; те были вынуждены отправиться на его поиски и придумывать новые предлоги, чтобы он возобновил свои визиты.

Измученного Охеду влекли и благостный покой недавно отстроенного монастыря, и прохладное уединение его садов с апельсиновыми деревьями, завезенными из Европы, и приветливое отношение к нему францисканцев: на свой лад не менее героических людей, отправлявшихся в походы вместе с конкистадорами, чтобы проповедовать христианство, и, как и солдаты, погибавших под ударами дубинок или от отравленных стрел.

Многие мужчины той эпохи – отчаянные грешники и жестокие воины – под конец жизни становились монахами, и Охеда тоже почувствовал это мистическое стремление.

Его индейская наложница и меднокожие отпрыски не являлись для него препятствием. Религиозные обычаи распространялись лишь на белых. Свою временную семью он мог оставить без угрызений совести. Бог не предъявит ему за это счет.

Дни напролет он проводил в монастыре, то молясь в церкви, то прогуливаясь по галереям с монахами, которые, казалось, догадались о его намерениях и поощряли его осторожными беседами и одобрительными улыбками ступить на тот путь, что они сами выбрали для себя много лет назад.