Конклав

Минуту спустя они, пройдя через проем в решетке, поднялись по временному деревянному пандусу на приподнятый пол капеллы. Играл орган. Хор все еще распевал имена святых: «Sancte Antoni… Sancte Benedicte…» Большинство кардиналов уже стояли на своих местах за длинными рядами столов. Беллини последним провели на его место. Когда в проходе никого не осталось, Ломели прошел по бежевому ковру к столу, на котором для принесения присяги лежала Библия. Он снял биретту и протянул Епифано.

Хор начал петь «Veni Creator Spiritus»:

Приди, Дух животворящий,
Войди в сердца Твоего народа,
Наполни небесной благодатью
Сотворенные Тобой сердца…

Когда песнопение закончилось, Ломели подошел к алтарю. Он был длинен и узок, вделан в стену как двойной очаг. Взгляд Ломели скользнул над алтарем по стене с фреской «Страшного суда». Он видел ее, вероятно, тысячу раз, но никогда не ощущал ее мощь так, как в эти несколько секунд. У него возникло впечатление, будто его засасывает туда. Когда он поднялся на ступеньку, то оказался на одном уровне с прóклятым, которого тащат в ад, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки, прежде чем он смог обратиться к конклаву.

Епифано держал перед ним книгу, и Ломели стал нараспев произносить молитву: «Ecclesiae tuae, Domine, rector et custos»[58], а потом начал приносить присягу.

Кардиналы, согласно чинопоследованию, читали слова вместе с ним:

– «Мы, кардиналы-выборщики, участвующие в выборах верховного понтифика, обещаем и клянемся как по отдельности, так и все вместе верно и тщательно блюсти предписания Апостольской конституции… Мы также обещаем и клянемся, что тот из нас, кто Божьим промыслом будет избран Римским понтификом, посвятит себя проведению в жизнь примата Петра как пастыря Вселенской церкви… Мы обещаем и клянемся хранить с величайшим тщанием в тайне как от мирян, так и клириков все, что так или иначе связано с избранием Римского понтифика и всеми событиями, которые могут происходить во время избрания…»

Ломели вернулся по проходу к столу, на котором лежала на подставке Библия.

– И я, Якопо Бальдассаре, кардинал Ломели, обещаю и клянусь. – Он положил руку на открытую страницу. – И да поможет мне Господь и эти Святые Евангелия, к которым я прикасаюсь рукой.

Закончив, он занял место в конце длинного стола близ алтаря. Рядом сидел патриарх Ливана, а за ним – Беллини. Теперь Ломели только оставалось смотреть, как кардиналы приносят короткую клятву. Он прекрасно видел каждое лицо. Через несколько дней телевизионные режиссеры просмотрят запись церемонии и найдут нового папу именно в этот момент с рукой на Евангелиях, и тогда его возвышение станет неизбежным – так всегда происходило. Ронкалли, Монтини, Войтыла и даже бедный маленький неловкий папа Лучани[59], который умер, едва пробыв понтификом месяц. Все они теперь смотрят с длинной величественной ретроспективной галереи, осиянные славой своей судьбы.

Разглядывая парад кардиналов, Ломели пытался вообразить каждого из них в белом папском одеянии. Са, Контрерас, Хиерра, Фитцджеральд, Сантос, Де Лука, Лёвенштайн, Яначек, Бротцкус, Виллануева, Накитанда, Саббадин, Сантини – папой мог стать любой из них. Не обязательно, что папой изберут кого-то из тех, кто сегодня считается фаворитом. Была старая пословица: «Тот, кто приходит на конклав папой, покидает его кардиналом». В прошлый раз никто не предполагал, что его святейшество станет папой, и тем не менее в четвертом голосовании он получил две трети голосов.

«Господи, пусть наш выбор падет на достойного кандидата и пусть наши действия не будут ни разрушительными, ни продолжительными, а воплощают собой единство Твоей Церкви. Аминь».

Всей Коллегии понадобилось более получаса, чтобы принести клятву. Потом архиепископ Мандорфф в качестве обер-церемониймейстера папских церемоний подошел к микрофону на стойке под фреской «Страшного суда». Своим тихим, ясным голосом, четко ударяя все четыре слога, он произнес официальную формулу:

– Extra omnes[60].

Телевизионные прожектора погасли, и четыре церемониймейстера, священники и официальные лица, хор, агенты службы безопасности, телеоператор, фотограф, единственная монахиня и командир швейцарских гвардейцев в шлеме с белыми перьями – все покинули свои места и двинулись прочь из капеллы.

Мандорфф дождался, когда выйдет последний из них, потом прошел по устланному ковром проходу к большим двойным дверям. Часы показывали четыре часа сорок шесть минут пополудни. Последнее, что увидел внешний мир из конклава, была гордая лысая голова Мандорффа, потом дверь закрылась изнутри – и телевизионная трансляция закончилась.

7. Первое голосование

Позднее, когда эксперты, которым платили за анализ результатов конклава, попытались пробить стену секретности и разузнать, что случилось, их источники сходились в одном: разделение началось в тот момент, когда Мандорфф закрыл дверь.