Когда он бросил бюллетень в урну, раздался страшный грохот, пол задрожал, за спиной зазвенело бьющееся об пол стекло. Несколько мгновений Ломели думал, что мертв, и за те секунды, когда время, казалось, остановилось, он понял, что мысль не всегда последовательна – идеи и впечатления могут громоздиться одно на другое, как фотографические слайды. Так он одновременно пребывал в ужасе от того, что вызвал на свою голову гнев Господа, но при этом радостно думал, что получил доказательство Его существования. Он не напрасно прожил жизнь! В страхе и радости он вообразил, что перешел в другой план существования. Но когда посмотрел на свои руки, то обнаружил, что они по-прежнему материальны, и время неожиданно вернулось к своей обычной скорости, словно гипнотизер щелкнул пальцами. Ломели увидел испуганные выражения наблюдателей, смотревших мимо него, повернулся, осознал, что Сикстинская капелла все еще здесь. Кардиналы повскакивали, чтобы выяснить, что произошло.
Он спустился с алтарного возвышения и пошел по бежевому ковру к задней части капеллы, подавая знаки кардиналам по обе стороны не сходить со своих мест.
– Успокойтесь, братья мои. Не волнуйтесь. Оставайтесь там, где вы сейчас.
Никто вроде бы не был ранен. Он увидел перед собой Бенитеза и спросил:
– Что это, как вы думаете? Ракета?
– Я бы сказал, ваше высокопреосвященство, это взорвалась заминированная машина.
Издалека донесся звук второго взрыва, более слабого, чем первый. В зале охнули.
– Братья, прошу вас оставаться на своих местах, – снова воззвал к присутствующим Ломели и прошел через проем в решетке в малый неф – там мраморный пол был усыпан битым стеклом.
Ломели спустился по деревянному пандусу, придерживая полы сутаны, и осторожно прошел дальше. Подняв голову, увидел два разбитых окна на той стороне, куда выходили в небеса дымоходы печек. Окна были большие – три или четыре метра высотой, изготовлены из сотен панелей, – и осколки напоминали куски наста. Из-за двери доносились мужские голоса – испуганные, спорящие, – потом звук ключа, открывающего замок. Двери распахнулись, и Ломели увидел двух агентов службы безопасности с пистолетами наготове, за ними стояли протестующие О’Мэлли и Мандорфф.
Ломели в ужасе перешагнул через груду стекла, распахнув руки, чтобы препятствовать их входу в капеллу.
– Нет! Прочь! – Он отгонял их руками, словно ворон. – Уходите. Это святотатство. Никто не ранен.
Один из них сказал:
– Извините, ваше высокопреосвященство, мы должны переместить всех в безопасное место.
– В Сикстинской капелле под защитой Бога мы в полной безопасности. Я настаиваю на том, чтобы вы покинули капеллу.
Агенты медлили.
– Это священный конклав, дети мои, – возвысил голос Ломели, – вы рискуете своими бессмертными душами!
Агенты переглянулись, потом неохотно перешагнули через порог и вернулись на улицу.
– Заприте нас, монсеньор О’Мэлли. Мы вас позовем, когда будем готовы.
Обычно красное лицо О’Мэлли посерело и пошло пятнами. Он склонил голову. Голос его дрожал.
– Да, ваше высокопреосвященство.
Он закрыл дверь и повернул ключ.
Когда Ломели вернулся в основную часть капеллы, под его подошвами хрустело вековое стекло. Он поблагодарил Господа: ни одно из окон над их головами ближе к алтарю не взорвалось. Если бы это случилось, то сидевших внизу могло раскромсать на части. А теперь у некоторых из них был всего лишь обеспокоенный вид. Ломели подошел прямо к микрофону. Он обратил внимание, что Тедеско ведет себя так, будто абсолютно ничего не произошло.
– Братья мои, явно случилось что-то серьезное. Архиепископ Багдада предполагает, что взорвалась начиненная взрывчаткой машина, а у него есть опыт столкновения с этим злом. Лично я считаю, что мы должны возлагать упования на Господа, который пока пощадил нас, и продолжить голосование, однако у других может быть иное мнение. Я ваш слуга. Какова воля конклава?
Сразу же поднялся Тедеско.
– Мы не должны опережать события, ваше высокопреосвященство. Может быть, это была и не бомба вовсе. Может быть, газовая магистраль или что-то такое. Мы бы выглядели глупо, если бы бежали из капеллы из-за какого-то происшествия! А если это даже террористический акт? Что ж, хорошо: мы должны показать миру неколебимую силу нашей веры, показать, что нас не устрашить, и продолжить выполнение нашей священной миссии.
Ломели понравилось услышанное. Но при этом он не мог подавить в себе недостойное подозрение, что Тедеско говорил только для того, чтобы напомнить конклаву о своем лидерстве.
– Кто-нибудь еще хочет высказаться? – спросил он.
Некоторые все еще обеспокоенно поглядывали на окна в пятнадцати метрах над их головами. Желания говорить никто не выказывал.
– Нет? Хорошо. Однако, прежде чем мы продолжим, уделим минуту молитве.
Конклав встал. Ломели склонил голову:
– Господи, мы возносим наши молитвы за тех, кто, возможно, пострадал или страдает в этот момент вследствие взрыва, который мы только что слышали. За обращение грешников, за прощение грехов, за раскаяние и за спасение душ…
– Аминь.
Он дал еще полминуты на размышление, после чего объявил: