Конкурс красоты в женской колонии особого режима

– Ну, как вам сказать, гражданин судья. Конечно. Себе жизнь поломала, Толику. Это муж мой гражданский. Тоже сейчас сидит по хулиганке. Подрался маленько из-за меня же. А ему два года припаяли. Очень хочу досрочку заработать, гражданин судья. Никак нельзя?

– Подумать надо. А отчима, вами убитого, не жалко?

– А вот его, извините, нет, – отрезала Валька.

– Ну и как сама считаешь, есть тебя смысл долго здесь держать? _ незаметно для самого себя Попов вдруг перешел на «ты». – Просто так спрашиваю. Мы тут хоть и члены Верховного Суда, и даже если бы захотели, не смогли бы прямо сейчас тебя освободить. Просто интересно.

– Держите, если нужна, – упавшим голосом ответила Валька.

Она не могла сказать прямо, что из-за своего стремления к досрочному освобождению и угодила в капкан. Она только начинала приходить к страшному для себя выводу. Чем активнее она работает на оперчасть, чем убедительней показывает свое исправление, тем меньше заинтересованы опера, чтобы выпустить ее отсюда.

Но об этом втором ее лице никто не даже не догадывался, включая Ставскую.

Тамара Борисовна попросила слова:

– Брысина, конечно, глупая еще, не очень развитая. Но вот кто точно никогда ничего такого не сделает, так это она. Помогите ей, у нее скоро ребенок будет.

Члены коллегии переглянулись.

– Очень интересно! – весело воскликнул Попов. – Каким способом тут у вас происходит зачатие? Воздушно-капельным?

Ставская в двух словах объяснила, что произошло, когда она возила Брысину на похороны матери. Присутствующие оживились. Даже Корешков и генерал изобразили улыбки. Только Жмакова и Гаманец сидели с каменными лицами.

Перешли к Мысиной. Судья Попов попросил Фаину рассказать, чего она, собственно, добивается. В своем заявлении она туманно просила освободить ее преследования оперчасти. При этом фамилии Гаманца она не назвала.

Корешков, а потом и генерал – начальник УФСИНа попытались вмешаться. Мол, жалоба Мосиной требует отдельного, закрытого рассмотрения. Но журналисты и представители юридической общественности, включая эмиссара «Международной амнистии» настаивали, чтобы Мосиной дали возможность высказаться. И судья Попов уступил.

Фаина коротко рассказала о своей истории. О завербованной матери, о себе, о своей попытке жить честным трудом, о подставной потерпевшей. Повисла долгая пауза. Даже на непроницаемом лице генерала отразилось что-то вроде сочувствия и удивления.

Он сказал:

– Я займусь этим делом лично. Прямо здесь, завтра же.

Этим заявлением генерал как бы пресекал все попытки получить от Мосиной более подробную информацию. Первыми это поняли журналисты. Они стали требовать, чтобы Фая назвала фамилию и должность своего мучителя. После секундного колебания Мосина указала на Гаманца.

Опер подскочил на стуле, будто его облили кипятком:

– Кого вы слушаете? Это рецидивистка-карманница. У нее шесть ходок, в смысле судимостей. Она вам такое наплетет! Никакая она не агентка. Что тут вообще происходит? Во что тут превращают колонию?

Возмущаясь, Гаманец смотрел на генерала, призывал его вмешаться и прекратить это безобразие. Но начальник УФСИНа и без этих призывов сидел багровый от возмущения. Только ему, главному тюремщику, нельзя было выдавать своих чувств. Напротив, он должен был выглядеть сейчас воплощением терпимости и показывать, что тюремная система в России становится под его руководством более открытой и человечной. К тому же он хорошо знал технологию оперативной работы. Мосина может сколько угодно заявлять о своем подневольном сотрудничестве с органами. Убедиться в этом журналисты все равно не смогут. Даже он, глава ведомства, не знает толком, где хранятся подписки осведомителей.

Судья Попов сказал:

– История Мосиной требует, тут генерал прав, специального внутриведомственного расследования. Я предлагаю довериться его слову.

Сидевшие рядом Мосина и Агеева со слезами на глазах смотрели друг на друга. «Теперь им обеим конец, – подумал Леднев. – Гаманцу ничего не стоит подложить им якобы украденный материал. Просто странно, что он до сих пор этого не сделал».

– А сейчас, – продолжал судья Попов, – я должен огласить приговор по делу Катковой. Прошу тишины.

Призыв был излишним. Присутствующие ловили каждое слово на лету. Телевизионщики направили на Ларису свет юпитеров и камеры.

И вот, наконец, последние строки вердикта:

– С учетом вышеизложенного признать дальнейшее наказание Катковой Ларисы превышающим степень ее вины и сократить ей срок до отбытого, освободив из зала суда немедленно после оглашения настоящего приговора. Вы свободны, Каткова! – не без пафоса объявил судья Попов.

Лариса закрыла лицо руками, как это обычно делают победительницы конкурса красоты. Ставская стояла со счастливым лицом. К Катковой устремились журналисты. Девушка бойко отвечала на их вопросы. Леднев не сводил с нее глаз. Черт возьми, до чего ж находчива и умна.

Корешков протиснулся к Михаилу и сказал:

– Примерно через час у нас тут состоится небольшой банкет. А пока предлагаю закончить наш прошлый незаконченный разговор. Не возражаете?

Глава 22