Конкурс красоты в женской колонии особого режима

– Это тебя дальше лечить будут, от клептомании. Господи, горбатого только могила исправит. Не вздумай трогать деньги. Их могли пометить. Нет, Файка, ты точно больная. Учти, я тебя сейчас от раскрутки спасаю. Зачти мне это. Давай попрощаемся по-хорошему. Все-таки были у нас с тобой и хорошие дни. И ночи тоже были хорошими, пока мое место в твоем сердце не заняла другая. Ты же меня бросила, Фая, а не я тебя.

Агеева сказала:

– Фаечка, она права. Не надо ничего трогать.

– Как знаешь, – Мосина в сердцах закрыла сумочку и положила платок в карман.

– Это нечестно, – шутливым тоном сказал Леднев. – Я тоже хочу посмотреть.

– Это для служебного пользования, – пробормотал Корешков.

– Все равно вас не оставят начальником колонии, – сказал Леднев.

– Возможно, возможно, – снова пробормотал подполковник.

Наконец, он нашел в себе силы оторваться от окна, и вернулся к столику. Снова налил в рюмки. Снова выпили. Утром Леднев ел обычно мало. Было время обеда, но время банкета в административном здании за зоной, видимо, еще не подошло. Короче, Михаил чувствовал, что хмелеет.

– Я признаю, что вы сильный психолог, если вы скажете, что я там вижу, – неожиданно проговорил Корешков.

Кажется, коньяк тоже ударил ему в голову.

Это был вызов. Леднев напряг мозги. В самом деле, кто может находиться сейчас в релаксации? Сотрудники? Нет, сотрудники Корешкову не интересны. И за ними он не наблюдал бы с таким азартом. Там – зэчки. Причем те, к кому подполковник особенно неравнодушен. Ну, конечно же, там Каткова. Это – как минимум. А максимум? А максимум – с Мосиной или Агеевой. Или с обеими. Только что Ларисе там делать? Она должна бегать сейчас с обходным листом. Не факт. Могут, как обычно делается, когда приходит помилование, продержать до утра. Нет в нашей исправительной системе такой нормы – если человеку пришло освобождение, тут же его выпустить. Он должен еще какое-то время побыть несвободным.

Леднев высказал свое предположение. Подполковник даже головой покачал, так удивился.

– Тогда второй вопрос: что они там делают? – спросил он.

– Ну, это уже слишком! – воскликнул Леднев. – Тогда еще наливайте!

– Хватит, – отрезал Корешков. Он взглянул на часы. – Через двадцать минут банкет. А то меня действительно уволят.

– Вас уволят за интермедию. Ставской не отделаетесь, – сказал Леднев. – А вместо вас, скорее всего, поставят Жмакову. Не жалко вам Ставскую?

– Жалко, – признался подполковник.

– А представьте, что Каткову не освободили и она остается в колонии, где начальником Жмакова. Не жалко вам Каткову?

Корешков не отвечал, смотрел в окно. Что же эти дамы там делают? Занимаются любовью? Не такие они дуры. Льют прощальные слезы, отпускают друг другу грехи? На это не интересно смотреть. А подполковник смотрел с интересом. Нет, там происходит что-то другое. Если Корешков ведет себя, как охотник, следовательно, он хочет на чем-то поймать.

Ничего другого в голову не приходило.

– Ну и что? – спросил Леднев. – Ловится рыбка большая и маленькая?

По круглому гладкому лицу Корешкова пробежало сразу несколько выражений: от удивления до возмущения.

– А ты проныра, – сказал он, переходя на «ты». – Как ты узнал? Кто тебе подсказал? Или шнырял тут без сопровождения? Я ж говорю, проныра.

Леднев понял, что теперь он может встать и посмотреть в окно. Подполковник сделал движение, чтобы помешать ему, но махнул рукой.

– Смотри, – разрешил он. – Можешь даже звук включить. Там, справа, под занавеской.

Михаил нажал на обычный выключатель и отдернул занавеску. Корешков подошел и встал рядом.

Каткова медленно поднялась, подошла к Мосиной.

– Давай, Фаечка, попрощаемся по-человечески.

Две красивые женщины, готовые были раскрыть друг другу объятья. Им мешал нахохлившийся, зло посверкивающий глазом подросток.

Агеева отвернулась. Лариса и Фая обнялись.

– Прости меня за все, – сказала со слезами на глазах Каткова.

– Ты тоже меня прости, дуры мы бываем невозможные, – рыдая, отвечала Мосина.

Больше они не сказали ни слова. Стояли, прижавшись друг к другу, и молча плакали.

– Каткова могла бы проявить себя в криминологии, – сказал Леднев. – Как точно определила максимально оптимальный срок содержания женщины в неволе – не более двух лет. Это, кстати, тот срок, в течение которого женщина может обходиться без мужчины.

– Ну, правильно, – поддержал Корешков. – Она и должна быть умной. Она же у нас мужик.

Леднев покачал головой:

– Они – взаимщицы, Коля. В этом их особенность. Они сохранили свою женскую природу. У Мосиной очень развит материнский инстинкт. А Каткова – просто женский Донжуан. А вот какой она будет на воле – это вопрос. Если это проследить, можно получить очень любопытный результат.

– Хочешь этим заняться? – ревниво спросил Корешков.

– Еще не решил. Но, скорее всего, нет. Думаю, результат мне станет ясен уже сегодня.

– Когда она придет к тебе в номер?

– Именно так! Приятно иметь дело с умным ментом. А вот то, что там, за стеклом, Коля… Ну, зачем тебе это?

– Это Гаманец, – сказал подполковник.

– Почему тогда здесь ты, а не он?

Корешков вздохнул:

– Он сейчас выводит из карантина этапниц.

Глава 23