Конкурс красоты в женской колонии особого режима

Гаманец действительно впускал в зону этапниц. А точнее, пришедшую с этапом Консуэлу. Королева карманников отбыла половину срока в Новозыбковской женской тюрьме, одно название которой наводило ужас на самых тертых зэчек. Оставшуюся половину ей предстояло отбыть в строгорежимной колонии.

Пока зэчек обыскивали, опер нетерпеливо ходил возле висевшего на стене внутреннего телефона. Ждал звонка Корешкова. Если Мосина клюнет на приманку, нет нужды сводить ее с Консуэлой. Но подполковник молчал. Значит, эта тварь что-то почуяла. Что ж, он возьмет ее не мытьем, так катаньем.

Надзиратели и надзорки повели этапниц к локалкам. А Консуэле Гаманец велел задержаться. Дал пачку сигарет, упаковку теофедрина.

– Здесь твоя подруганка Мосина. В курсе?

– В курсе, – мрачно ответила Консуэла.

– Она решила соскочить, – сообщил майор.

– Правильно делает.

Гаманец глянул исподлобья:

– Дура! Она ж на тебя тень бросит! Скажут, какая она, такая и ты.

Консуэла озадаченно молчала. Мент прав, но что делать? Пусть скажет, что делать. Он ее так уже запутал, что она сама не в состоянии сообразить.

– Сделай вид, что только в Новозыбково узнала, что она постукивает. Устрой ей драму. Но не при всех пантерах, а в узком кругу. Может, одумается.

У самых дверей релаксации Консуэла тихо спросила Гаманца:

– Слушай, давно хочу спросить: Файка меня лично когда-нибудь сдавала?

Вопрос был простой и очень личный. Но майор не знал, что ответить.

– Потом скажу, – ответил он.

Впустив Консуэлу в релаксацию, он пошел на наблюдательный пункт. Увидев там Леднева, не мог скрыть удивления.

– Выпей, – сказал ему подполковник, наливая в рюмку.

Опер не заставил себя уговаривать. Ему давно уже надо было снять напряжение.

Теперь они стояли у секретного окна втроем.

Консуэла была неплохая актриса. Увидев давнюю свою подружку Мосину, воспламенилась очень натурально:

– Ты как тут, кума, оказалась?

– Ой! – взмолилась Каткова. – Только не надо древнегреческой трагедии. Об этом только ленивый не знает.

– А ты кто такая? – вызверилась на нее Консуэла.

Каткова повысила голос:

– Для тупых повторяю. Нас всех тут хотят на слабо взять. Потом, на досуге, разберетесь. Давайте лучше что-нибудь споем. Эх, жаль, Брысиной нет, она бы мне подпела.

Корешков и Гаманец переглянулись. Их затея проваливалась на глазах. Зэчки оказались умнее, чем они думали. Опер проклинал сейчас подполковника. Если бы не было Катковой, провокация могла бы увенчаться успехом. В кармане у Мосиной маленькая заточка. Брысина видела ее своими глазами. Скорее всего, заточка предназначалась Катковой. Или для членовредительства. Кто знает, может, Мосина решила устроить эффектную сцену. Могла, например, прямо во время конкурса вскрыть себе вены. Или перерезать горло. Психопатка, она все может. Она могла и на него, майора Гаманца, наброситься при свете юпитеров и под объективами камер. Но, видно, на этот раз духу не хватило. Или что-то другое в уме держала, но не сложилось. И вот, как черт из табакерки, нарисовалась Консуэла. Ну, так отвечай на ее оскорбление, делай ответку. Где твоя заточка?

Консуэла после слов Катковой, оглядела комнату. Ничего подобного она еще не видела. Ни в одной колонии. Да, тут что-то не то. Надо сбавить обороты. Иначе обратно в Новозыбков отвезут.

– Вот и ладушки, – удовлетворенно произнесла Каткова.

Она поднялась из кресла, подошла к двери и постучала:

– Эй, выпустите меня! Дайте мне обходной лист. Я свободный человек. Вы не имеете права меня держать. Вы обязаны выпустить меня до двенадцати ночи. Иначе я буду жаловаться.

Корешков сказал в трубку внутреннего телефона:

– Разведите их по локалкам.

– Высший пилотаж, – сказал Леднев.

Он имел в виду поведение Катковой. Подполковник именно так и понял.

– Да, – коротко согласился он.

Глава 24

Каткова добилась своего. Ей подписали обходной и ровно в полночь перед ней должны были открыться двери колонии. Леднев и Мэри поджидали ее.

Без четверти двенадцать она уже сидела на вахте, одетая во все вольное. Что-то принесла Стаская, что-то привезла Мэри. Сидела и переругивалась с надзорками. Те потихоньку ее заводили. Говорили, какая подлая у нее душонка и как жалко им Мосину, которая заслуживает освобождения ничуть не меньше.

На вахту зашел Гаманец. Прислушался к разговору и неожиданно вступился за Каткову. Сказал надзоркам, что они не правы, кое-чего не знают. Намек прозрачный: мол, Каткова не просто так получила свободу. Учтены ее заслуги перед оперчастью. Только судья, понятное дело, не мог сказать об этом вслух.

Гаманец был по натуре игрок. Большой любитель играть преступниками, которые проходили через его руки. Он был твердо уверен, что превратить в осведомителя можно любую зэчку. Это убеждение подкреплялось у него почти стопроцентным охватом. Но на Катковой он споткнулся. Поэтому хотел хоть сейчас, в последний момент, отыграться.