В городе был гарнизон из 700 красных, но все так испугались, что бросились бежать, кто куда мог. Чекисты спрятались на кладбище. Пробыв 2 часа в городе, освободив заключенных из тюрьмы, захватив деньги из казначейства, нагрузив подводы продовольствием и военным снаряжением и оставив заслон из пленных под командой брата, Балахович ушел той же дорогой, пожертвовав братом и прапорщиком, которым все-таки удалось спастись.
Во время перестрелки в Гдове был убит комиссар Никитин. Его убил прапорщик Апарнек и взял у убитого маузер, тот самый, который спас жизнь брату и который оказался револьвером, отобранным у нас при обыске. Брат его узнал по вырезанной букве «К» на рукоятке.
После ухода белых чекисты и комиссары вернулись в город и началась расправа. На улицах расстреливали людей, заподозренных в симпатиях к белым.
Спасение
Прошло два дня после набега белых на Гдов, два дня неизвестности и тревоги. После побега из тюрьмы брата нужно ждать мести красных.
На третий день, во время обеда, открывается дверь и входят красноармейцы. Они нам сообщают, что мы арестованы. Матери советуют собрать наиболее ценные вещи и их сложить в сундуки, которые будут запечатанными находиться в полной сохранности до выяснения нашей судьбы. Мать возилась до вечера, укладывая вещи. Никто её не торопил. Нам разрешили взять с собой по подушке и одеялу. Перед домом ждет крестьянская телега. Мы в нее садимся и, окруженные конными красноармейцами, двигаемся в город шагом.
Горят весенние звезды, дует теплый ветер. Местами на дороге образовались промоины.
На шоссе встречаем заставу красных, спрашивающих у начальника пароль.
Наконец приехали в город и остановились перед зданием ЧК. У входа стояли парные часовые. Спрашивают, кого привезли. Нас помещают в большую уже переполненную комнату. Всю ночь горит яркий свет. Время от времени приводят новых людей. Среди них один священник.
Наступило утро, а с ним начались издевательства: входит кто-нибудь из чекистов, показывает пальцем, спрашивает фамилию и, получив ответ, говорит: «Повезут на озеро и бросят в прорубь». Другой говорит, что всех отправят в Сибирь или расстреляют.
Наступает вечер. Начали вызывать на допрос. Пришла и наша очередь. Идем к следователю. За письменным столом сидит толстый и очень бледный человек в очках в золотой оправе. Я его никогда здесь не видел, наверное приезжий. Спокойным голосом спрашивает у каждого из нас фамилию. Год рождения. Когда эта процедура окончена, он сообщает: «Получена телеграмма из Петрограда – на белый террор отвечают красным, арестовать семьи бежавших к белым». Затем он приказал конвойным: «Ведите их в тюрьму».
Темная ночь… Входим в темный двор, где был убит отец. За нами щелкает замок и засовы ворот. Сторож, позванивая связкой ключей, вводит нас в коридор и передает надзирателю. Грязно и сыро. Тускло горит маленькая керосиновая лампа. Обыскивают, отбирают перочинный нож. Нас разделяют: мать с сёстрами в женскую, а нас с братом в мужскую камеру. За нами щелкает замок. В углу параша издает зловоние. На нарах грязные тощие матрасы. Из дыр вылезает солома. Тут же костыли старика эстонца. Он лежит на нарах, сильно кашляет и тяжело дышит. На нарах лежат ещё двое. Время от времени они почёсываются. Горит керосиновая коптилка. Лежащие потеснились, и мы легли, положив подушки и одеяла. Брату Шуре 14 лет, он ведет себя молодцом. Я ложусь рядом со стариком и быстро засыпаю.
Утро, чуть брезжит серый свет через решётчатое окно под потолком. Выводят умыться в коридор, холодно. Долго задерживаться не позволяют. Приносят в ржавом баке кипяток и дают по куску чёрного хлеба, из которого торчат соломинки. Хлеб на целый день. Кипяток пахнет рыбой. В том же баке приносят в 12 часов рыбную похлёбку. Кругом грязно-серые стены и полутьма. Невольно приходит сравнение: каменный мешок.
В соседней камере священник. До нас иногда доносятся слова Евангелия, которое он громко читает целый день. Дни тянутся монотонно, без всякой надежды на лучшее будущее. Предполагаем, что нас, как заложников, вышлют в Сибирь.
После обеда, обыкновенно прогулки во дворе 15 минут. В 6 часов вечера проверка. Надзиратель со сторожем приносят небольшую лестницу, поднимаются на окно и проверяют исправность решетки. Затем пересчитывают всех в камере. Приносят кипяток в том же баке и запирают до утра. Ни с матерью, ни с сестрами мы не встречаемся. Сидим в тюрьме около месяца.
Однажды меня с Шурой вызвали в тюремную канцелярию, там уже находилась сестра Таня. Нам дали подписать бумагу и отправили под конвоем в коммунистический дом для малолетних. Здесь мы оказались на относительной свободе, среди детей и подростков различного возраста. Это все дети коммунистов. Мы находились под надзором учительницы. Занятий никаких нет, и мы слоняемся без дела. Мы им рассказываем о наших переживаниях.
Через три дня нам сообщают, что мы можем идти домой. Очевидно администрация спохватилась, что мы можем иметь плохое политическое влияние на детей и постаралась от нас избавиться.