Коновницыны в России и в изгнании

Я совсем забыла об этом происшествии. У меня было ещё два платья и я ходила в них на другие вечера, но не очень часто, потому что вечера устраивали по субботам, а я привыкла ходить в церковь. Ведь я пела в церковном хоре ещё с детских лет. В 1941 году, после оккупации немцами Сербии, Пасхальную Заутреню служили уже днём, так как с определённого часа вечером был «полицейский час» и выходить из дома было нельзя. Так что на Пасху в Троицкой церкви, куда мы всегда ходили, отец Виталий Тарасьев, обладатель зычного баса и законоучитель в русской школе, собрал певчих детей и задал тон петь часы Пасхи. Он увидел меня и позвал петь. Я стояла и молчала. Он говорит: «Что ты молчишь?» «Я не знаю слов». Он даёт книжечку (открытую), показывает пальцем в книге: «Вот, пой!» И я пела. Отец Виталий знал меня как певчую уже перед тем так как я с моей старшей сестрой ходила петь на клирос. Там пели любители, я там научилась петь в церкви. Управлял обыкновенно отец Владислав Неклюдов, а отец Виталий пел басом. Так как я была маленького роста (ребёнок), меня ставили вперёд перед аналоем, на котором лежали церковные книги, конечно на церковнославянском, я так и научилась читать по-церковнославянски. Сзади меня стояла моя будущая классная наставница Варвара Николаевна Лучинская. Она обычно пела тенором. Я могла петь и сопрано, и альтом, но сестра всегда пела сопрано, так что мне доставалось петь альтом, а потом я захотела петь и тенором, как Варвара Николаевна. Она мне говорила: «Не порть голос, не пой тенором». В Мюнхене я также всегда пела в церкви, даже в хоре с взрослыми, когда мне было всего 13 лет. Это было в 1945 году, в Синодальном храме. Управлял тогда хором, до приезда Евгения Прохоровича Маслова, Михаил Михайлович Родзянко. Я продолжала петь и у Маслова, и даже была «исполатчицей». Одно время Е.П. Маслов управлял хором в Преображенском храме в Лос-Анжелосе и я канонаршила. Моя сестра и я брали у Е.П. уроки регентства вплоть до его кончины. Е.П. окончил в России Синодальное училище.

Таким образом, я всегда после работы в магазине торопилась в церковь на Всенощную. Как-то после Всенощной моя сестра и мама познакомились с графиней Валерией Владимировной Коновницыной и пригласили её к нам. Она приходила часто и однажды спросила: «А могу я к Вам придти с сыном, у меня есть сын». Мама ответила: «Конечно, приходите». Между прочим, когда она пришла к нам первый раз, она мне очень понравилась и я даже сказала маме: «Вот такую свекровь я бы хотела иметь». Через несколько дней Валерия Владимировна пришла, и, к моему удивлению, я увидела с ней того молодого человека, который на балу порвал мне платье во время танца. Он улыбался, как ни в чём не бывало, и ни звука о бале и тюле. Но это было не первое наше знакомство. После кончины моей свекрови, рассматривая её альбомы с фотографиями я нашла одну фотографию, на которой муж, маленький мальчик, сидит на коленях у своего названного «деда» Алексея Владимировича Корвин-Круковского. Глядя на этот снимок, я вспомнила эту скамейку, этот дом сзади и парк, куда мама меня водила гулять в Белграде маленькой девочкой. И я вспомнила один случай. Мама привела меня в этот парк и села на скамейку возле хорошо одетого господина, она его называла Алексеем Владимировичем и разговаривала с ним. Придя домой, мама сказала отцу: «Андрей, ты себе не представляешь, как мне приятно разговаривать с этим человеком. Он также думает, как и мы». И вот мама садится и я с ней рядом. Но мне скучно сидеть и слушать, и я начинаю скакать. Мама говорит: «Это Ваш внучёк?» Он отвечает: «Да». Мама говорит: «А Ваш внучёк не поделится игрушками с моей Леночкой?» А перед скамейкой квадратная площадка с песком и «внучёк» играет в песке. У него есть и ведёрочко, и лопаточка, и грабли, и ситечко, а у меня этого нет. Алексей Владимирович говорит: «Малышка, вот поиграй с девочкой в песочке, дай ей игрушки!» Малышка быстро собрал свои игрушки, прижал их к себе и отвернулся. Мама говорит: «Ну ничего, Леночка, побегай вокруг этой клумбы». Там была огромная (как мне казалось) цветочная клумба. Я так и сделала. Оббежала вокруг раз, потом посмотрела на маму, она мне улыбается, я опять оббежала вокруг, и опять. А потом мне надоело и я, запыхавшись, села с нею рядом. Вот что я вспомнила, глядя на эту фотографию. Я побежала к мужу и говорю: «Алёша ты помнишь вот эту скамейку, этот дом, песочек, цветочную клумбу?» Он посмотрел на фото и говорит: «Да, как-будто что-то припоминаю, да, да, помню эту скамейку и этот дом. А потом дед умер и я туда уже больше не ходил». (Дед умер в 1943 году от истощения).

Мои родители были легитимистами всю жизнь, как и моя покойная свекровь. Очевидно Алексей Владимирович и моя мать находили общий язык. Его жена и дочь остались в России. У него не было возможности попасть к ним, когда началась эвакуация из Крыма. Он жил вместе с родителями мужа и был им как родственник.