Конрад. Путь кобры

Волаки остановились друг против друга на расстоянии вытянутой руки. Конрад заставил утихнуть свечение из глаз, но лёгкий пламенный оттенок остался, и Грегер неистово осматривал его, соображая, но не решаясь напасть.

- Ты дикарь, Конрад! Наглый дикарь, которому ещё учиться и учиться элементарным понятиям, - отчеканил он с презрением. - Запомни наконец - человеческая жизнь бесценна, и чтобы её прервать, нужна не просто веская причина, а безвыходная ситуация.

- Я сейчас расплачусь! - в тон ему ответил Конрад.

- Убирайся из моей комнаты! Я сказал всё, что хотел.

- Да мне плевать на твои желания!

Из глаз вновь вырвалось пламя, внутренний зверь приготовился к атаке, чтобы наконец надрать как следует этому волаку задницу! Но неожиданный знакомый голос отрезвил в один миг:

- О-о-ой… Ой-ой! Как у вас тут всё серьёзно! Я, кажется, не вовремя?

За спиной развеивался чёрный туман, а из его густых клубов глумливо скалился тёмный маг Арман.

Глава 5 «Наваждение и королевский совет»

Усиленно вырвав сознание в действительность, Диона открыла глаза, села в постели и обхватила руками голову.

- Ой, мамочки, да что же это такое?.. Опять!

Опять эти ужасные сны, настолько яркие и детальные, что ей уже просто не верилось, что подсознание вообще способно выдавать такое. Какое больное, испорченное должно быть воображение, чтобы видеть… и чувствовать это!

Ничего подобного с ней никогда не происходило, даже в детстве сны казались далёкими смазанными картинками и развеивались сразу по пробуждению, а тут… Всё снова, вот уже в который раз было как наяву. Но быть такого просто не могло! Это отвратительно и недопустимо!

Выживший на войне смертник, беглый преступник и бывший страж её семьи, который причинил им столько бед… Как бы хотелось больше никогда о нём не думать, не вспоминать вообще о его существовании, но у этого зверя, кажется, были на неё другие планы.

Диона прерывисто вздохнула и, устало откинувшись на подушку, стала вспоминать свои сны.

В них постоянно фигурировал злополучный страж и происходило то, что колоссально противоречило яви. А что самое страшное - просто не могло происходить с Дионой даже под угрозой смерти. То она расхаживала в мокром до нитки платье по берегу пруда, а раздетый по пояс прислужник наблюдал за ней из тени. Словно пожирал своими жуткими глазами ягуара, на которые то и дело падали чёрные волосы. То она шла с ним на виду у всех, держа под руку. То вообще вдруг оказывалась в его комнате, а он прижимал её к себе и гладил по волосам.

Но самое ужасное заключалось не только в непозволительной близости к ней опасного преступника, но и в том, что Диона при ней испытывала. И это был отнюдь не страх перед бесчестьем. Хоть всё и происходило в пусть и реалистичных, но всё же снах, в которых зачастую отсутствует логика и здравый смысл, ненормальные чувства радости, счастья и чуть ли не физического удовольствия пугали девушку до холодного пота. Ведь она сама брала этого убийцу под руку, сама прижималась к нему, как к жениху после помолвки, сама заключила его в объятия, ворвавшись к нему в спальню. А сегодня и вовсе…

Воспоминание о последнем сне окатило всю её волной стыда, как кипятком. С губ сорвался изумлённый возглас, Диона прижала ладонь к полыхающему лицу и чуть не расплакалась.

- Ой, мамочки-и-и!

И опять схватилась за голову.

Облачённый в чёрную мантию, мрачный убийца вошёл ночью в её спальню. Сел на её кровать, развернул Диону к себе и… завладел её губами. Сначала он целовал нежно, а потом так глубоко и страстно, словно бы это было лишь началом, лёгкой прелюдией перед большим и неминуемым действием. Она понимала это. И отвечала ему пылкой взаимностью. Даже когда он повалил её на постель и, кажется, совсем не думал останавливаться. И она этого не хотела. Очень не хотела! Душу разрывало от волнительного предвкушения, а тело было готово воспарить в невесомости от разлившегося под кожей лёгкого блаженства и тянущего внутри чувства.

Стоило этому моменту воспроизвестись в памяти, как ставшее уже в реальности невесомым тело отреагировало сладким томлением где-то в груди, в животе… и ещё ниже.

Ахнув, Диона вылетела из постели и босиком помчалась в ванную, где долго пыталась прийти в себя и отмыться от этой фантомной порочной грязи, которой даже сквозь сон умудрился замарать её беглый смертник.

Её пугали эти сны. Пугали яркие чувства, что не могли принадлежать ей, пугало собственное тело. В свои семнадцать она никогда не целовалась и никого не обнимала, кроме близких родственников и домашних животных. А тут эти по-настоящему взрослые поцелуи, на которые она страстно отвечала, жаркие объятия хладнокровного убийцы, в которых утопала. И сейчас, наяву, а не во сне, по телу растекалась истома, такая ощутимая и знакомая, словно была совсем не первой.