Читаем Консерватизм в прошлом и настоящем полностью

Существенным своеобразием отличался и традиционалистский консерватизм американского плантаторского Юга. Для США Юг означал нечто подобное пережиткам феодализма в Европе. Южане выдвинули из своей среды таких видных идеологов и практиков, как Д. Кэлхун (1782–1850) и Д. Фицхью (1806–1881). Виреку Д. Кэлхун, с одной стороны, напоминает Берка своей привязанностью к родным местам, стремлением отстоять их самобытность под напором северного федерализма. Кэлхун восхвалял идеалы демократии, когда речь шла о специфических правах южан-плантаторов, был озабочен созданием такого порядка, при котором эти права реакционного меньшинства остались бы неприкосновенными.

Стойким приверженцем «патерналистского правления, святости традиций и прелестей стабильности» был, по словам Росситера, политический философ-южанин Д. Фицхью, сожалевший, что Америка — страна, не подходящая для монархии, и восхвалявший замкнутое иерархическое общество в феодальном стиле.

Уже в ранний период эволюции консерватизма складываются существенные элементы консервативного мировоззрения, сохраняющиеся в модифицированном виде до наших дней. Речь идет о консервативном подходе к проблемам общества, человека, истории. Вследствие присущего консервативной идеологии эклектизма приходится говорить скорее о наборе положений, догматов, чем о логически связанной системе. У консервативных мыслителей встречаются обычно лишь разрозненные элементы этого набора. Выяснять логические связи между ними они предоставляют своим идейным противникам и критикам.

У консерваторов «первого часа» идеологические принципы сформулированы весьма откровенно, поскольку это было сделано в острейшей и непосредственной конфронтации с идеологией Просвещения и буржуазным либерализмом. Кроме того, их писания были адресованы узкому кругу читателей, в основном близким по духу; общественного мнения в современном смысле слова тогда еще почти не существовало и оно не могло оказывать сколько-нибудь сильного давления на идеологов.

Фактически все основные положения консервативной идеологии возникли в качестве антитезы соответствующим положениям идеологии Просвещения. Наибольший гнев консерваторов вызывал выдвинутый Ж.-Ж. Руссо принцип народного суверенитета, подрывавший морально-правовые основы феодально-абсолютистского порядка, положение о божественном происхождении монархической власти. В отрицании народного суверенитета сходились все консерваторы, невзирая на идейные или политические разногласия по иным вопросам. Так, Э. Берк считал, что народный суверенитет — «самая фальшивая, безнравственная и злонамеренная доктрина, которая когда-либо проповедовалась народу»{82}. Особенную настойчивость в борьбе против народного суверенитета проявляли теокра-ты. Для де Местра народный суверенитет — «антихристианская догма», тогда как «божественное происхождение суверенитета — консервативная догма государств». «Суверенитет, — подчеркивает де Местр, — для нас вещь священная, эманация божественного могущества»{83}. Суверенитет не может исходить ни от народа, ни от человека; он не может быть ограничен; он абсолютен и непогрешим. Король и аристократия формируют исходящий от бога суверенитет. Трактовку проблем происхождения и природы суверенитета итальянский социолог Б. Брунелло считает центральной в политической концепции де Местра{84}.

Поскольку принцип народного суверенитета имеет рационалистическое обоснование, то его противники обрушиваются и на разум. Вообще вся полемика консерваторов с Просвещением проникнута духом иррационализма и агностицизма. Рационализм, по убеждению де Местра, более ограничен, чем религия; он не может объять всю жизнь человека, его веру, глубокую тайну, которая окутывает человеческие судьбы{85}. Подчинение разума вере благодетельно для человечества, полагал де Бональд. Религия, желая подчинить разум вере, заботится о человеческой доброте, ведь разум пробуждает в человеке эгоизм, страсть к господству и прочие вредные наклонности{86}. «Если нет иного авторитета, чем разум, тогда революция должна быть естественным состоянием общества, а интервалы покоя и порядка могут быть только исключением», — писал Генц{87}.

Только принесением разума в жертву вере можно обосновать ключевое положение консерватизма и его догматики — принцип авторитета. Авторитет, по де Местру, предшествует разуму. Вообще разум не в состоянии быть руководством для людей, так как очень немногие могут здраво рассуждать, никто не может здраво судить обо всем, поэтому авторитет — начало всех начал{88}. В понятие «авторитет» де Местр включает порядок, разум, меру. Источником авторитета, как и суверенитета, является бог, поэтому авторитет в консервативном истолковании неотделим от верховной суверенной власти. Хотя и не в столь откровенной феодально-аристократической и теократической форме он характерен и для меттерниховской системы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. АнтиТеррор Сталина
1937. АнтиТеррор Сталина

Авторская аннотация:В книге историка А. Шубина «1937: "Антитеррор" Сталина» подробно анализируется «подковерная» политическая борьба в СССР в 30-е гг., которая вылилась в 1937 г. в широкомасштабный террор. Автор дает свое объяснение «загадки 1937 г.», взвешивает «за» и «против» в дискуссии о существовании антисталинского заговора, предлагает решение проблемы характера сталинского режима и других вопросов, которые вызывают сейчас острые дискуссии в публицистике и науке.Издательская аннотация:«Революция пожирает своих детей» — этот жестокий исторический закон не знает исключений. Поэтому в 1937 году не стоял вопрос «быть или не быть Большому Террору» — решалось лишь, насколько страшным и массовым он будет.Кого считать меньшим злом — Сталина или оппозицию, рвущуюся к власти? Привела бы победа заговорщиков к отказу от политических расправ? Или ценой безжалостной чистки Сталин остановил репрессии еще более масштабные, кровавые и беспощадные? И где граница между Террором и Антитеррором?Расследуя трагедию 1937 года, распутывая заскорузлые узлы прошлого, эта книга дает ответы на самые острые, самые «проклятые» и болезненные вопросы нашей истории.

Александр Владленович Шубин

Политика
Битва за небеса
Битва за небеса

Воздушные сражения с «летающими крепостями» и битвы ракетных установок с «фантомами»… Первая Русско-израильская война, «звездная баталия» 1982 года и постановка плазменных «облаков» в космосе… Русский «нефтеград» в море юго-восточнее Сайгона и настоящий Китеж в скальных толщах Красноярска… Космические «часовые» страны и генераторы, которые делают невидимыми наши ракеты и истребители… Атаки крылатых роботов в долине Бекаа и убийственный огонь установок «Куб»… Все это не фантастика, а совершенно реальная история пашен родной страны. История Великого противостояния с Западом, длившегося почти полвека. О ней мы попытаемся рассказать в этой книге продолжении «Сломанного меча Империи». Мы продолжаем поиски русской техноцивилизации высокого уровня, которая зарождалась под прелой советской шелухой, и которую Запад попытался уничтожить, «взорвав» СССР. Мы находим ее шедевры и реликвии, открываем еще живые центры нашей силы. Вы узнаете о том, какими должны были стать воздушно-космические силы Империи 2000 года н прочтете о русских крылатых ракетах А-101, посрамителях Запада. Вы познакомитесь с планом построения страны-сверхкорпорации, которую так боялись США. Вы познаете антимир «чужих» среди нас и услышите пророчество Файта Харлана, познаете механику нынешней грандиозной битвы за мировой господство, начатой новыми завоевателями весной 1999 года. Ведь мы написали не только очерк Третьей Мировой, Холодной войны 1945-1991 годов, но и даем прогноз Четвертой. Как и сто лет назад, сегодня нам брошен вызов. Перед нами опять стоит выбор: «Победа или смерть». Русские могут и должны выстоять в бурях уже XXI века. Об этом – читайте в «Битве за Небеса». И знайте – вас ждет следующая книга. Имя ей – «Гнев орка».

Максим Калашников

Фантастика / Публицистика / История / Политика / Альтернативная история / Образование и наука