Читаем Консерватизм в прошлом и настоящем полностью

Буржуазному реформизму правые консерваторы противопоставили позицию, которую советские американисты характеризуют как «твердый индивидуализм». Истоки ее связаны с той разновидностью американского консерватизма, которую К. Росситер именовал «консерватизмом laiseez-faire»{190}. Этот тип консерватизма — плод американского своеобразия. В стране бурного и относительно свободного развития капитализма сложилась традиция превознесения предпринимателя, добивающегося успеха на свой страх и риск, по праву более сильного и более одаренного. Всякое государственное вмешательство с такой точки зрения выглядело как нарушение свободы индивида. Для мелких предпринимателей и фермеров «твердый индивидуализм», базирующийся на неприкосновенности принципа свободной конкуренции, воплощал надежды на спасение от натиска монополий. Но у «твердого индивидуализма» есть и важная промонополистическая грань. «Прекрасный принцип laissez-faire, оказавшийся столь полезным в минувшие дни борьбы против аристократического патернализма, превратился, — пишет В. Л. Паррингтон, — в ширму для плутократии, которая развивалась на основе свобод, обеспечиваемых политикой невмешательства государства»{191}. Особенно рьяными приверженцами «твердого индивидуализма» стали монополисты, у которых еще не сложились тесные связи с государственно-бюрократическим аппаратом и профсоюзными боссами, т. е. нувориши главным образом из периферийных районов. Как видно, «твердый индивидуализм» представлял собой сплав противоречивых антимонополистических и авторитарно-монополистических тенденций, с перевесом в пользу последних. «Твердый индивидуализм» не ассоциируется с каким-то одним направлением американского консерватизма, хотя он ближе к его правым и экстремистским разновидностям. Он даже выходит за собственно консервативные рамки, являясь важным элементом идейного багажа правых радикалов. На его стороне оказываются и те, кто считает себя либералами, поскольку свято придерживаются присущего «классическому либерализму» принципа laissez-faire и не приемлют кейнсианской модели государственно-монополистического регулирования.

Характерной чертой эволюции американского консерватизма послевоенного времени являлось то, что его политическое развитие опережало идейное. Конечно, эти две линии были взаимосвязаны, но потребовалось определенное время, чтобы между ними произошла прочная «стыковка».

Долгие годы американский консерватизм уступал европейскому по глубине и многообразию традиций. Поэтому в период его послевоенного оживления американские идеологи консерватизма проявили повышенную активность. Они прилагали энергичные усилия, чтобы не только очистить от пыли свою автохтонную консервативную традицию, но и обогатить ее за счет заимствований из Европы, подкрепив тем самым глобальные консервативные притязания США идейными обоснованиями. Эту миссию взяла на себя группа консерваторов-интеллектуалов преимущественно из академической среды, имевших связи с деловым миром и политическими кругами. С их деятельностью связано возрождение термина «неоконсерватизм»; неоконсерваторами стали именовать сторонников обогащения и обновления американской консервативной идеологии, ее синтеза с европейской консервативной мыслью.

Первым глашатаем такого синтеза выступил упоминавшийся выше литератор, публицист, историк П. Вирек. Он исходил из аналогии между послевоенной эпохой и ситуацией после Великой французской революции и наполеоновских войн. Поэтому в центре его внимания оказался консерватизм Меттерниха. Книга Вирека, опубликованная в 1949 г., звучала как панегирик в честь австрийского канцлера. Американский автор называл его «единственным практическим политиком, поднявшимся до уровня философских обобщений». А самое главное, утверждал Вирек, никогда Европа «не наслаждалась столь длительным миром»{192}, как в эру Меттерниха. В его деятельности американский консерватор видел источник ценного опыта для формировавшегося тогда Североатлантического блока. Меттерниховский Священный союз и союз западных стран «имеют одну важную общую цель: объединенную, мирную, космополитическую Европу»{193}; у них тот же враг — революция. Тем самым подводился историко-идеологический фундамент под здание НАТО, где ключевая роль отводилась американцам. Именно на них, по словам Вирека, как когда-то на Меттерниха, «сегодня выпала миссия сохранения западного наследия»{194}.

Меттерниховская политика оказалась в центре внимания и докторской диссертации Г. Киссинджера «Европа в первые десятилетия XIX века», опубликованной затем в виде книги под названием «Восстановленный мир». Позднее в качестве руководителя внешнеполитического ведомства США Киссинджер попытался на практике воссоздать в новых условиях некое подобие меттерниховского эквилибриума.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. АнтиТеррор Сталина
1937. АнтиТеррор Сталина

Авторская аннотация:В книге историка А. Шубина «1937: "Антитеррор" Сталина» подробно анализируется «подковерная» политическая борьба в СССР в 30-е гг., которая вылилась в 1937 г. в широкомасштабный террор. Автор дает свое объяснение «загадки 1937 г.», взвешивает «за» и «против» в дискуссии о существовании антисталинского заговора, предлагает решение проблемы характера сталинского режима и других вопросов, которые вызывают сейчас острые дискуссии в публицистике и науке.Издательская аннотация:«Революция пожирает своих детей» — этот жестокий исторический закон не знает исключений. Поэтому в 1937 году не стоял вопрос «быть или не быть Большому Террору» — решалось лишь, насколько страшным и массовым он будет.Кого считать меньшим злом — Сталина или оппозицию, рвущуюся к власти? Привела бы победа заговорщиков к отказу от политических расправ? Или ценой безжалостной чистки Сталин остановил репрессии еще более масштабные, кровавые и беспощадные? И где граница между Террором и Антитеррором?Расследуя трагедию 1937 года, распутывая заскорузлые узлы прошлого, эта книга дает ответы на самые острые, самые «проклятые» и болезненные вопросы нашей истории.

Александр Владленович Шубин

Политика
Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?»
Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?»

Как граждане современной России относятся к своей стране и осознают ли себя частью нации? По утверждению Карин Клеман, процесс национального строительства в постсоветской России все еще не завершен. Если для сравнения обратиться к странам Западной Европы или США, то там «нация» (при всех негативных коннотациях вокруг термина «национализм») – одно из фундаментальных понятий, неразрывно связанных с демократией: достойный гражданин (представитель нации) обязан участвовать в политике. Какова же суть патриотических настроений в сегодняшней России? Это ксенофобская великодержавность или совокупность идей, направленных на консолидацию формирующейся нации? Это идеологическая пропаганда во имя несменяемости власти или множество национальных памятей, не сводимых к одному нарративу? Исходит ли стремление россиян к солидарности снизу и контролируется ли оно в полной мере сверху? Автор пытается ответить на эти вопросы на основе глубинных интервью с жителями разных регионов, используя качественные методы оценки высказываний и поведения респондентов. Карин Клеман – французский и российский социолог, специалист по низовым движениям, основательница института «Коллективное действие». Книга написана в рамках проекта «Можем ли мы жить вместе? Проблемы разнообразия и единства в современной России: историческое наследие, современное государство и общество».

Карин Клеман

Политика