Конспект

— Не сразу Москва строилась, — сказала Лиза. — Со временем купишь туфли или хорошие ботинки, а костюм уже есть. А сразу все, конечно, не приобретешь.

— Я тебя не понимаю, — сказала Клава. — Ты что же, хочешь дождаться пока хороший костюм истлеет или его моль поест?

— Перешивай! — скомандовала Нина.

Портной перешивал. Я копал огород. За мной шли Сережа c граблями и Лиза со шкурками и кусками картошки. Ее не хватило.

— Ничего! — сказал Сережа. — Купим рассаду помидоров, да и свежая зелень не помешает.

А возле веранды посадим хоть немного цветов, — сказала Лиза. — В память о Грише. Я наносил воду во все бочки, стоявшие под водосточными трубами, а потом в душевой опустил бак на подставку и туда стал носить воду. За этим занятием застал меня Сережа.

— Зачем ты наливаешь? Вода ведь не нагреется!

Когда-нибудь нагреется. Сережа стал смеяться. Он сел на скамеечку в душевой кабине, поставил рядом портфель и смеялся. Наконец, вытер слезы, отдышался и сказал:

— Остряк-самоучка, как говорит Галя.

— А если серьезно, — ответил я, — то прежде, чем брать воду из бочек, возьмешь ее отсюда.

— А ведь верно! — сразу посерьезнев, воскликнул Сережа. — Как же это я сам не сообразил?

Мне казалось, что Нина чем-то расстроена или очень озабочена. В сумерках я застал ее сидящей на садовой скамье, и сел рядом.

— Не помешаю твоему уединению?

— Единственное, чего мне не хватает в этом доме, — одиночества.

— Извини, — сказал я и хотел встать.

— Сиди! — сказала Нина и придержала меня за руку. — Они не виноваты, все дело в тесноте.

— Галя бывает у Надежды Павловны, а ты куда-нибудь ходишь?

— Некуда. Кто давно арестован, кто уехал, кто умер. Я рада, когда сюда приходит Надя, или Владимир Степанович, или Юлия Кирилловна. Тебе очень рада. А другая Лизина подруга Клава, ну, Клавдия Михайловна... Не помнишь? Она была и Гришиной приятельницей.

— А! Невеста Якова Петровича?

— Ну да. Она затерялась. Лиза с Сережей ходили к ней на квартиру. Там живут чужие люди, а о ней и ее семье ничего не знают.

— Нина, мне кажется — ты чем-то расстроена. Что-нибудь случилось?

— По мне заметно?

— Ну да.

— А я думала — ничего не заметно.

— Так что же случилось?

— Пока еще ничего не случилось. Госбанк восстанавливает жилой дом, и мне обещают в нем квартиру. А я боюсь: вдруг обманут. Я была в оккупации, а желающих много. Скорей бы уж Федя приезжал.

— А как обстоят дела с его возвращением?

— Плохо обстоят. Его институт там задерживается: Госпром сгорел, и для института еще нет помещения. Федя решил больше не ждать и увольняться. Он считает, что работу всегда найдет. А чтобы уволиться тоже надо время. Ты же знаешь — это не так просто.

— Становится прохладно. Ты не простудишься?

— Ну, пойдем.

— Нина, а в квартире, в которой вы с Федей жили, ты не была?

— Я подошла к дому. Первый этаж, в окнах увидела каких-то людей... Ну, и ушла.

Провожал Сережа. Вагоны — как в пригородных поездах. В Половецк прибыли в середине дня. На станции толпа людей. Вокзал разрушен. Поезд на Гелиополь — завтра утром. Сдал чемодан в камеру хранения и пошел в видневшийся вдали городок. В его центре — прилавки базара, несколько двухэтажных домов и уцелевшая церковь из темно-красного кирпича. В ней старенький-престаренький, худой и сгорбленный, — в чем душа держится, — священник служил панихиду. Дьячок и две женщины пели, заменяя хор. Три или четыре женщины стояли на коленях. У каждой в левой руке была горящая тоненькая свечечка и платочек, правой — крестились и время от времени брали из левой руки платочек и вытирали слезы. И вдруг мне показалось, что старый священник — это отец Савва, а Половецк — город П. из рассказа Чехова «Святая простота». Я знал, что у Чехова ни один герой не списан с конкретного человека, что он никогда не был в Половецке, что не только отец Савва, но и его сын — знаменитый адвокат, – до наших дней дожить не могли, но хотелось думать так, как мне показалось, и от этого теплее становилось на душе. Ночь провел в невидимой толпе возле станции, и вспоминалась уже далекая ночь в невидимой толпе у феодосийского порта. Ночь, как и тогда в Феодосии, теплая и тихая. Давно у меня не было такого ровного, хорошего настроения: спокоен и полон ожидания чего-то радостного.

Приятный и такой короткий кусочек весны с только что распустившимися листочками остался в Половецке. При подъезде к Червоноказачинску, когда поезд замедлял ход, я видел на деревьях сплошь летнюю листву. 24 апреля 1944 года, — не было и полдня, — я вышел на станции Червоноказачинск и на мгновенье зажмурился оттого, что на меня обрушились солнечный свет, слегка смягченный мягкой дымкой, — остаток утреннего тумана? — и поток летнего тепла. Вокзал, конечно, разрушен. Железнодорожная линия наискось пересекает небольшую привокзальную площадь и примыкающее к ней трамвайное оборотное кольцо и на все увеличивающейся насыпи уходит под уклон вдаль, — по-видимому, к временному мосту через Днепр, наведенному саперами. Но надо идти в город.