Конспект

– Это верно. Но если уж об этом говорить – ломали людей со всякими характерами. А, впрочем, всяко бывало. И потом, вот что я вам скажу. Делать чушь могут заставить и нас. Да и заставляли. Вспомните театр, завод Войкова, не говорю уже о загазованности.

– Э, нет. Эту чушь делали не мы, ее делали без нас, не нашими руками.

– Но мы смирились с этим.

– Мы пытались бороться, и, кажется, сделали все, что могли.

– А толку?

– Это другой вопрос. Евстафьев будет так же бороться?

– Хм… Вот, не думал об этом. Постойте… Мало я его знаю… Постойте, постойте… Ну, и задали вы вопрос! Честно скажу – не знаю. Надеюсь, что будет. Кстати, о тех, кто собирается приехать. Сами понимаете, лучшие специалисты сюда не поедут. Я приглашал таких, которые и специалисты приличные, и люди порядочные. Порядочные люди – это очень важно. Мне писали, что просится сюда Штенфайер, и Евстафьев хотел бы его пригласить. А я не хочу. Архитектор он средний, звезд с неба не хватает. Да кто из нас хватает? А как человек он, – Сабуров покрутил головой, – нехороший. Наверное, Евстафьев его теперь пригласит. Ну, да ничего. Он сам по себе, вы сами по себе. Я вот о чем сейчас подумал: мы-то с вами что за люди? Я хотел уйти со своей должности, вы не хотите на нее идти, и оба мы хотели бы, чтобы эту работу тянул кто-то другой и чтобы он был порядочным человеком. Что это, эгоизм? Тщу себя надеждой, что нет. Лень? Вот уж это он нас, кажется, не скажешь. Боимся ответственности? Трусим? Как вы думаете?

– А что тут думать? Нам всем дано определение: винтики. Куда заткнут – там и сидим. Не лезешь – прижмут отверткой. Резьба сорвется – выбросят. Винтиков много, и незаменимых нет. Вот и все.

– Хм… Тоже верно. Хотя, слава Богу, винтики не все еще по стандарту. Но это другой вопрос. А не кажется ли вам, что мы просто лишние люди? Такие как Онегин, Чацкий, Печорин, Рудин.

– Ну, что вы! Мы же работаем. И, кажется, добросовестно.

– Так и они что-то делали или хотели делать. Помните: «Служить бы рад, прислуживаться тошно»? Это не о нас с вами?

– Да разве мы прислуживались?

– Не прислуживались, но я уже начал понимать: так долго не протянешь. Придется или прислуживаться, или, как вы говорите, сорвешь резьбу. Сейчас я понимаю: отсюда и желание уйти на проектную работу. Если подумаете, то поймете, что и вы, наверное, по этой же причине не захотели стать главным архитектором города.

– Чтобы не прислуживаться? Нет, при Беловоле и Скрябине прислуживаться не приходится.

– Сегодня при них, а завтра? Беловол и Скрябин уйдут, придут Матюшины…

– Это верно. Ну, а на проектной работе, вдруг не разрешат правобережный вариант? Будет Гипроград разрабатывать только один, обрекая город на загазованность. Разве это не прислуживание?

– Ох, Павел Андреевич, давайте лучше не углубляться в это. А то как бы нам на самом деле не стать лишними людьми.

– Для этого у нас с вами нет средств на жизнь.

– Средств нет. Но, вы знаете, я слышал об одном инженере, который, утаив диплом, работал простым рабочим. Сейчас подумал: не поэтому ли?

– А я когда-то читал в газете о таких инженерах в Харькове. Их осуждали, писали, что они не хотят помогать советской власти и ждут реставрацию капитализма.

– Написать все могут. Ну, что ж.

– Засиделись.

– Пора, – сказал Сабуров. – Пошли?

– Я еще посижу.

Простились. Сел на скамью, слушал, как затихали шаги Сабурова, крепился-крепился, не выдержал и заплакал, и, наверное, не только потому, что уезжал Сабуров.

Солнце сквозь легкую дымку, мягкий ветерок, легко дышится. Так приятно! Не хочется заходить ни в какое помещение, невольно замедляешь шаг. В кабинете Беловола, как в сумерки, размыты контуры предметов.

– Извините, меня срочно вызвали. – Беловол не предлагает садиться и встает. – Когда освобожусь, я вам позвоню. Минуточку! – Он возвращается к столу и достает из ящика маленькую бумажку, белеющую в его руке.

– Возьмите талон в швейную мастерскую. Пока тепло, перешьете свою шинель. Больше сейчас помочь ничем не могу. Ну, я пошел.

В швейной мастерской я впервые. Старик-закройщик с потрескавшимся сантиметром на шее, на котором едва видны деления, пожимает плечами:

– Пальто из этой шинели? Ну, да, за неимением гербовой пишут на простой. А что поделаешь?

Снимает мерку, долго заполняет бланк под копирки, направляет в кассу, которая рядом, отдает мне один бланк и говорит, когда прийти на примерку. На примерке ведет в кабинку, размещенную в этой же комнате, с зеркалом и занавесками вместо двери, поворачивает меня, заставляет поднимать руки, мелком делает пометки и говорит, когда прийти.

– Будет готово?

– Не обещаю.

На следующей примерке та же процедура и снова – когда прийти.

– Будет готово?

– Не обещаю.

– Три примерки?!

– А что вы хотите? Сукно какое-то упрямое, трудно поддается. Кто его знает, сколько будет этих примерок.

Рассказываю об этом на работе.

– А как его фамилия, не знаете? – спрашивает Антонина Ивановна.

– Подберезкин.

– Подберезкин? Так это же известный модный портной. Ему надо заплатить.

– Заплатить? А сколько?

– Не знаю как теперь. По нынешним ценам, наверное, рублей сто.