Конспирация, или Тайная жизнь петербургских памятников-2

Вообще-то здесь много колонн – с двух сторон сада по колоннаде. Но эти все колонны при деле – держат то, что им и должно держать. Параду гармонии несколько мешают высокие деревья, закрывающие вид. При Карле Брюллове пространство здесь хорошо просматривалось, и вновь возведенной колонне, действительно уже в память прошедшего юбилея, мог даже отвечать стройностью своей Румянцевский обелиск, даже сейчас видимый из сада Академии. Сейчас колонна сама по себе, но нельзя сказать, что она одинока. В ста метрах от нее возвышается труба – здесь мозаичные мастерские. Те самые, в которых создавалась мозаика и для Исаакиевского собора, и для Московского метрополитена. Они и сейчас работают, но современные технологии изготовления смальты позволяют обходиться без трубы. По высоте колонна и труба почти одинаковы. Взгляд не хочет замечать трубу, когда мы глядим на колонну. Но однажды обнаружив, что гранитная колонна и кирпичная труба дополняют друг друга, вы уже не сумеете не замечать их неожиданного ансамбля. Колонна это… что сказать?., это колонна. А труба – труженик. Отработав свой век, оттрубив все сроки, она сама теперь стала памятником. Так они и стоят друг против друга, два памятника: один – юбилею, счастливому празднику, другой – будням.

Предъявитель

У меня только один вопрос по этому памятнику. Больше ни о чем не буду Ни о художественном своеобразии, ни о тайнах происхождения, ни о статусе… Хотя о статусе надо два слова сказать, чтобы ясно было, о чем речь. Это – памятник-затворник. Он пленник (или хозяин?) круглого двора Академии художеств, иначе сказать, Института им. И. Е. Репина. Многие думают, что этот монумент простой смертный увидеть не может. Режим в Институте им. Репина действительно пропускной. Но если вы идете в музей – туда, на второй этаж, вход будет свободный, и вам удастся поглядеть в окно на бронзового человека, про которого известно, что это Шувалов. Москвичам еще проще – чтобы посмотреть на памятник Шувалову, им не надо приезжать в Петербург, у них есть свой, аналогичный – на Воробьевых горах, перед Фундаментальной библиотекой Университета.

Все верно, Иван Иванович Шувалов, граф, действительный тайный советник, фаворит Елизаветы, попавший в опалу при Екатерине, основал не только Академию художеств в Санкт-Петербурге, но и двумя годами раньше Университет в Москве, отделением которого, собственно, и числилась Академия художеств. С памятниками получилось наоборот – сначала появился в Петербурге, а через год – в Москве. Авторство обоих принадлежит 3. К. Церетели, причем петербургский Шувалов – это дар скульптора городу.

Так вот. Петербургский и московский Шуваловы одинаковы, оба в парадных камзолах, оба сидят на одинаковых скамьях, оба глядят в одну сторону, оба держат в правой руке по рулону чертежной бумаги, а левую руку оба протягивают. Однако у петербургского в протянутой руке ничего нет, и нам дано догадаться, что этим жестом петербургский Шувалов обращает наше внимание на лежащее у него под ногами, а там перед ним развернутый чертеж здания Академии художеств. А московский Шувалов держит в точно так же протянутой руке Указ об учреждении Московского университета. План здания Академии художеств, который будет реализован в Петербурге, у московского Шувалова, разумеется, отсутствует (дело происходит, напомню, в Москве). Точно так же петербургский Шувалов ничем не намекает на реальность Московского университета (ибо дело происходит в данном случае в Петербурге). Иными словами, каждый Шувалов демонстрирует публике нечто важное для данного города и только это.

Хорошо.

Но не странно ли это?

Нет, я не о повторениях. Повторения – в жизни памятников дело обычное. Ну вот пожалуйста. В Петербурге есть памятник «Героям Краснодона», это повторение памятника «Клятва», прежде установленного в Краснодоне. Петербургский (ленинградский, конечно) памятник Чапаеву повторяет самарский (куйбышевский) памятник Чапаеву. И так далее и тому подобное. Сам Зураб Константинович Церетели подарил Нижнему Новгороду копию памятника Минину и Пожарскому, правда, утверждается, уменьшенную – в знак уважения к творению Мартоса – на целых пять сантиметров.

Ленина взять – вот кого повторяли за милую душу. Вспомним работу В. В. Козлова, скульптуру Ильича перед Смольным, поставленную на цилиндрический гранитный постамент (и отлитую, кстати, на бронзово-литейном заводе Академии художеств). Число клонов ее по всей стране – несметно. Каких только не придумывали под этим Лениным пьедесталов! И конструктивистских, и супрематических, и неоклассических, и в стиле тяп-ляп… Но всегда это был один и тот же, всегда занятый одним и тем же Ленин. Он мог обращать энергичный свой жест правой рукой к различным объектам (и тем давать поводы к анекдотам), но это всегда был один и тот же пламенный жест. Никогда не появлялись у этого Ленина в протянутой руке ни план ГОЭЛРО, ни Сталинская конституция, ни первомайский флажок. Этот Ленин везде вел себя одинаково – сообразно тому, как вел себя в Смольном проезде.