Константин Петрович Победоносцев: великий инквизитор или рыцарь православной монархии?

Начиная с отмены крепостного права в 1861 году Россия вступает в десятилетие преобразований: осуществлена отмена телесных наказаний в 1863 году, проведены университетская в 1863 году, земская и судебная в 1864 году реформы. В эти же годы завершилась Кавказская война (1864), произошло присоединение к России Амурского края (1858) и Приморья (1860), подавлено Польское восстание (1864).

В следующем периоде рубежа 1870–1880-х годов в России начинается общественно-политический кризис, подъём революционного движения, завершившийся в результате сбросом России в революцию. Вскоре после реформ 1860-х годов К.П. Победоносцев видит, что дело идёт как-то не совсем так. Польское восстание, Балканский кризис и Русско-турецкая война 1877–1878 годов — всё это не могло не повлиять на его мировосприятие. Константин Петрович возлагал большие надежды на славянское возрождение, на обновление Отчизны, но надежды не сбылись.

Изменилась и позиция К.П. Победоносцева по отношению к судебной реформе, в подготовке которой он принимал непосредственное участие. В 1874 году праздновалось её десятилетие. «Отцы» реформы превозносят свои достижения, говорят о преобразовании России, а К.П. Победоносцев видит в реформе очень много недостатков и считает, что не праздновать надо, а анализировать ошибки преобразований.

Его письма к друзьям в этот период полны тревожных предчувствий. Он пишет Е.Ф. Тютчевой: «Расшатывается вера в источную власть царскую — против этого ничего не сделаешь, — и тут-то душа спрашивает с ужасом: а затем что станет делать с собою Россия?.. Что может быть безотраднее чувства презрения к правящей власти, и это чувство растёт и углубляется, и власть погружается всё более и более в тину беззакония. Ещё печальнее думать, что чувство это распространяется, что скоро оно станет такою же пошлостью и ложью в общем представлении, как и всё остальное. Вижу, как начинает колебаться и бледнеть та вера в разум и призвание власти, которая у нас служит единственною опорою власти, и что тогда с нами будет». Внутриполитическая ситуация в России давала повод К.П. Победоносцеву сравнивать её с ситуацией во Франции накануне революции 1789 года: «Я читаю теперь Revolution Tainéa8, и читаю с содроганием и ужасом. Несколько лет тому назад такие книги читались просто с любопытством, как рассказ о чём-то чуждом и странном, а теперь поневоле делаешь болезненное сближение. Боже мой! Кого и чему научила история?»

«Времена сами видите, какие грустные, — пишет он издателю „Московских ведомостей“ М.Н. Каткову в декабре 1879 года. — Совершаются явления, которым прежде ни за что бы не поверил. Власть уже становится на Руси игрушкою, которую хотят передавать друг другу в руки жалкие и пошлые честолюбцы посредством интриги, ничем не пренебрегающей. Нет уже твёрдого центра, из которого всякая власть прямо исходила бы и на котором прямо бы держалась».

К.П. Победоносцев возлагает вину за происходящее и могущее произойти в будущем прежде всего на Александра II: «А это 25-летие роковое, и человек его — человек роковой: для несчастной России, — пишет он Е.Ф. Тютчевой в феврале 1880 года. — Бог с ним, Бог рассудит, виноват ли он или нет, только в руках у него рассыпалась и опозорилась власть, вручённая ему Богом, и царство его, может быть и не по вине его, стало царством лжи и мамоны, а не правды!»

Через полтора десятка лет в письме Николаю II обер-прокурор отмечает, что к концу царствования Александра II «…влияния и направления государственных либералов приобрели господственное значение. Началось, ввиду общего недовольства, безумное стремление к конституции, то есть к гибели России. Это стало в умах какою-то заразой: русские люди, сохранившие ещё разум и память прошедшего, ждали в страхе, что будет, ибо покойного Государя склонили уже совсем к этому гибельному шагу».