Константин Райкин и Театр «Сатирикон»

«Мейерхольдовский дух» спектакля П. Фоменко, представленного в программке как «трагифарс», ощущался не в больших конструктивистских декорациях, а, наоборот, в том, как зал Малой сцены, минимально преображенный сценографически (художник С. Морозов), был освоен как пространство для игры: подмостки из досок в центре площадки, а на них посередине – вколоченная под землю бочка под массивной круглой крышкой; лестница с двумя канатами вместо поручней, ведущая наверх – на балкон, шедший по периметру зала; под потолком по центру – большое мельничное колесо. Необычна была пластика персонажей, сформированная с использованием гимнастических движений с элементами акробатики; необычны были гротескные и смешные детали костюмов: шляпа в виде корабля с парусами, маска в виде бычьей головы с рогами, туго набитый мешочек, закрепленный на поясе прямо поверх гульфика у влюбленного молодого волопаса с атлетическим торсом, и т. д.

Но в центре внимания была ошеломляющая актерская игра Константина Райкина (Брюно) и его партнеров: молодой актрисы Натальи Вдовиной (Стелла), Александра Корженкова (Петрюс), Федора Добронравова (Эстрюго), Марины Ивановой (Кормилица) и других.

Константин Райкин здесь вовсе не «демонстрировал» технически сложную пластику и прихотливый рисунок роли; он освоил их настолько, что непринужденно и ясно «говорил» на новом пластическом языке, увлекая за собой артистов и зрителей к самому главному – к силе духовных событий. Эта сила раскрывалась на высочайшем уровне взнервленности и душевной боли благодаря необычным мизансценам и физически затратным движениям.

Райкин играл в Брюно не просто человека, измученного ревностью; его душевная болезнь пролегала глубже. Брюно усомнился в самой возможности человеческой чистоты; а раз усомнившись, с ужасом, а потом и со злорадством, смешанным с болью, стал открывать – шаг за шагом – нечистоту в своей молодой жене и окружающих ее мужчинах. Он играл роль о том, как огромный и светлый мир поэта, говорившего на богатом языке символистов начала XX века, начал темнеть и сужаться до одной простой идеи: душа черна от греха даже в самом чистом на вид человеке – его жене, беззаветно в него влюбленной. Чтобы дать проявиться греху, достаточно на секунду показать обнаженную грудь Стеллы кузену Петрюсу. К моментальному переключению от светлых восторгов к черной ревности Брюно К. Райкина был готов сразу, при первом появлении; его реактивность и захваченность любовью была настолько велика, что излучала опасность, потому что от таких чувств изводят и убивают невинных людей. Чем чернее становилась душа Брюно, тем белее были его волосы: с верхнего мельничного колеса сыпалась временами мука, так что в процессе герой Константина Райкина «седел» на глазах у зрителей.

Великолепным партнером в его игре неожиданно для многих была молодая актриса Наталья Вдовина – Стелла: это был ее дебют в «Сатириконе», сразу отмеченный и премиями, и восторгом зрителей. В ее белокурой Стелле была чистота, детская непосредственность, восторженность, но и мудрость девушки, сохранившей девственность для мужа, воспитанной в страхе перед прелюбодеянием и уверенной в том, что плотский грех стирается сильной любовью в браке. Поэтому ее любовь к Брюно, казалось, никогда не кончится: через любовь она спасалась от греха. Райкин и Вдовина показывали, как невинность и покорность мужу легко принять за ложь и разврат, если только заразить душу ревностью. Стелла была покорна и от любви повиновалась даже дикому желанию мужа стать рогоносцем, чтобы уничтожить мучающие его сомнения. Повинуясь мужу, Стелла переходила от мужчины к мужчине, а ушла от Брюно к волопасу только потому, что «даже ценой своего спасения она не смогла спасти своего любимого мужа».

Характерно, что следующим шагом после «Великолепного рогоносца» стала важная режиссерская работа Райкина, о которой речь шла выше: «Ромео и Джульетта» на Большой сцене с Н. Вдовиной в роли Джульетты. Этими двумя спектаклями К. Райкин как будто произнес знаменитый стих «Песни песней» (гл. 8), но только сначала вторую его часть – в актерской работе «Великолепного рогоносца», а затем первую – в режиссуре «Ромео и Джульетты»:

Положи меня, как печать, на сердце твое,

как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть,

                                                                    любовь;

люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее —

стрелы огненные; она пламень весьма сильный.