Константин Райкин и Театр «Сатирикон»

Зато следующая райкинская постановка – «Ромео и Джульетта» по Шекспиру (премьера 1 декабря 1995 года) – прошла положенный сатириконовский цикл – пять с половиной лет. Это самая многолюдная постановка «Сатирикона» тех лет: в спектакле было занято более 30 человек. Здесь уже было место эффектным сценографическим трансформациям. Б. Валуев предложил большую двухэтажную рамочную конструкцию, с балконом и сквозными прямоугольными проемами. Общими очертаниями эта конструкция походила на старинный итальянский декоративный задник, а множеством проемов – на фасад сцены классического испанского корраля, который Лопе де Вега сравнивал с секретером, состоящим как будто из множества шкафчиков с отдельными дверками и потайными отделениями. На большом заднике было помещено стилизованное перспективное изображение итальянского «идеального города». Великолепные костюмы к спектаклю, стилизованные под эпоху Возрождения, создала Мария Данилова (годом раньше началось ее сотрудничество с «Сатириконом»). Так что визуальный ряд спектакля выдавал увлеченность всей творческой команды классикой и историзмом.

По пространственной образности и мизансценам это был прозрачный, геометрично выстроенный и хорошо просматриваемый спектакль. Бои были нешуточными, от шпаг летели искры; танцы и карнавальное веселье шло от всего сердца и в «полную ногу». Финальная мизансцена, где в склепе собрались враждующие семьи Монтекки и Капулетти рядом с умершими влюбленными, была похожа на старинный барельеф.

Райкин точно ухватил жанровую перемену в шекспировской пьесе. С самого начала действие развивалось как комедия: с его карнавальностью, сценами ночи, любовным сговором, битвами без смертельных исходов – ровно до той сцены, когда был убит Меркуцио, мощно и напористо сыгранный В. Большовым. Убийство резко развернуло действие в сторону трагедии: началась печальная череда смертей; комики (Кормилица М. Ивановой и Петр, слуга Кормилицы, А. Якубова, брат Лоренцо Ф. Добронравова) исполнились скорби, потому что уже ничто не могло сдержать наступления страшного финала.

В первых же сценах проявился излюбленный райкинский прием эмоционального сгущения конфликта. Когда дрались Монтекки и Капулетти, казалось, что вместе с ними весь мир раскололся на два враждующих лагеря; когда Меркуцио изысканно подступался к поединку с Тибальдом, напряжение повисало такое, что казалось, что к ним сейчас приковано все внимание жителей Вероны и от них зависит судьба всего города. Некоторые критики отметили точность в массовых сценах и грамотное освоение всей площади огромной сцены – признак твердой режиссерской руки и ясного хореографического ви́дения пространства.

В центре вновь были две роли молодых актеров – Ромео и Джульетты, Александра Коручекова и Натальи Вдовиной. Ромео был юн, поэтичен, неловок в бою, самоотвержен в любви. Джульетта же была просто сгустком энергии: озорная, все время в движении, порыве, беге; в своем восторженном приятии возлюбленного она доходила до исступления и эксцентрики. На сцене она появилась, выскочив из сундука (как чертик из табакерки), на котором только что сидели ничего не подозревавшие Леди Капулетти (внушительно сыгранная А. Варгановой) и Кормилица; а выскочив и расходившись, разыгралась настолько, что стала широко раскачиваться, держась руками за перекладину и описывая круги ногами.

Влюбленные тянулись друг к другу так, что монаху – брату Лоренцо – приходилось силой их разнимать; оба точно знали, как надо поступать, ощутив любовь, ни разу не усомнились в любви друг друга. Их взаимодействие в сценах после карнавала у Капулетти было разработано подробно и остроумно: поцелуй выглядел так, как будто Джульетта за голову подняла Ромео с земли, притянула вверх к балкону и держала на весу, пока хватало дыхания в поцелуе, а Ромео, целуясь, болтал ногами в воздухе. В финальной сцене в склепе, когда Джульетта держала на руках мертвого возлюбленного, она выглядела повзрослевшей и даже как будто постаревшей, и траурный костюм подчеркивал это печальное взросление 13-летней девочки.

Главные усилия Райкина и артистов были направлены на то, чтобы передать в Ромео и Джульетте не ту привычную мирную любовь, что создает семьи и наполняет дом детьми, а другую – редкую, ту, что, по словам Райкина, «сжигает ее носителей и опаляет рядом стоящих… это – плотское прикосновение к истине, а может, и прямое общение с Богом». Чувства Ромео и Джульетты должны быть сильны настолько, чтобы окружающие поняли: этот мир не сможет вместить таких возлюбленных и смерть их неизбежна.

Не все художественные интенции и результаты были замечены критикой на премьерах, кто-то скептически рассуждал о том, оправданно ли «покусились» молодые сатириконовцы на Шекспира. А зритель по-прежнему ломился в театр. В 1995 году Райкин насчитал четыре раза, когда в «Сатириконе» ломали двери, осаждая кассы и центральный вход.