Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II

Говоря с напускной уверенностью о громадных силах — «даже 500 тысяч солдат», — которые Тройственное согласие «через шесть недель» будет в состоянии отправить в Турцию, «если сочтет это необходимым», а также о несомненном присоединении к нему Италии, о том, что «через три недели» начнется бомбардировка Смирны греками, и, наконец, о том, что и Румыния последует примеру Греции, Ллойд Джордж в то же время убеждал своего собеседника в необходимости немедленного вступления в войну Болгарии. За это Согласие «гарантирует ей: 1) Македонию в пределах договора 1912 г. вплоть до Битоля и Охриды, 2) утраченную в 1913 г. часть Добруджи и 3) Фракию до линии Энос — Мидия». Единственный пункт, в котором Ллойд Джордж оказался несговорчивым, — это вопрос, касавшийся уступок Греции. Опасаясь возможной отставки Венизелоса, в случае возбуждения перед Грециею вопроса об отказе от Кавалы, Ллойд Джордж ограничился тут довольно туманными фразами о том, что «Тройственное согласие, разумеется, не дало Греции обязательства не настаивать на уступке Кавалы (!), но эта местность могла бы отойти к Болгарии, если бы вопрос о Битоли был решен в пользу Греции и если бы ей за Кавалу была обещана Смирна с окрестностями». Действовать же болгарская стотысячная армия должна была «в Восточной Фракии»[121].

Падение кабинета Венизелоса через три дня после этой беседы еще сильнее запутало положение, тем более что первое впечатление от бомбардировки дарданелльских фортов улеглось (телеграмма Савонского от 9 марта ⁄ 24 февраля) и такое видное в болгарской армии лицо, как генерал Савов, пришло к заключению, что «англо-французы встретили неожиданные затруднения при форсировании прохода через Дарданеллы», в то время как германцы «изыщут средства» для соединения своего с Турцией, для чего воспользуются более удобным путем через Румынию и Болгарию (шифрованная телеграмма Соннино Карлотти от 11 марта ⁄ 26 февраля). В то же время предложения Ллойд Джорджа не получили официального подкрепления со стороны представителей Антанты, а Россия загадочно молчала (телеграмма Трубецкого от 7 марта ⁄ 22 февраля, Савинского от 17/4 марта), либо ожидая инициативы Болгарии, чтобы продиктовать ей свои условия, либо вообще отклоняя участие ее в походе на Константинополь.

При таких условиях и крайне любопытный разговор английского генерала Пэджета, бывшего в Софии 16/3–17/4 марта, с королем Фердинандом, о содержании которого Трубецкой узнал «доверительно» от сербского престолонаследника, знавшего о нем, в свою очередь, от самого Пэджета, не мог иметь достаточно веского делового значения для решительного поворота в болгарской политике. Как известно, король Фердинанд в течение этого разговора заявил, что «линия Энос — Мидия не настолько интересует сама по себе Болгарию, чтобы она из-за этого пошла на войну с Турцией». Была ли после этого речь о Кавале, о Македонии и Добрудже, — неизвестно. Во всяком случае, «генерал сказал: „А Константинополь?“ — „Ну что же Константинополь, мы туда придем, чтобы уйти“, — возразил король. „Отчего, — спросил Пэджет, — может так случиться, что вы там и останетесь. Мы с Францией можем не всегда остаться союзниками России, и тогда для нас будет лучше, чтобы в Константинополе были вы“. Король ответил на это театральным жестом» (телеграмма Трубецкого Сазонову «лично» 1 апреля /19 марта).

11. Вопрос об оккупации Бургаса. — Протест Англии. — Англо-русские трения

Молчание Петрограда, однако, отнюдь не означало, чтобы там перестали интересоваться вопросом об отношении Болгарии к войне.

На другой же день после того, как окончательно было решено направить русский десант к Босфору, а именно 2 марта /17 февраля, Верховный главнокомандующий «весьма секретно» предложил Сазонову «употребить все безусловно возможные средства, дабы заставить Болгарию дать… свое согласие» на использование русским флотом болгарской гавани Бургаса для операций по погрузке углем. Так, по крайней мере, определялась ближайшая задача Сазонова.