Константиновский равелин

В это утро уже три раза налетали бомбардировщики врага на равелин, и, поддаваясь разрушительной энергии тола, крошились, оседали стены из векового камня. Работать стало почти невозможно. Неоконченными лежали окопы и траншеи. Люди прятались в нижних помещениях равелина. Но не успевали отгрохотать последние разрывы, как вновь все бросались к лопатам и с ожесточением долбили более податливую после дождя землю.

К семи часам среди работающих вновь появились Демьянов и Гусев. Отоспавшись в одном из закоулков равелина, где их никто не тревожил, они имели бодрый и самодовольный вид. Остальные, те, кто работал со вчерашнего дня, ни на секунду не сомкнув глаз, уже с трудом поднимали ломы, и веки смежались сами собой, особенно с той поры, когда стало по-настоящему припекать утреннее солнце.

Гусев не спеша поднял брошенный ночью лом, долго и старательно плевал на руки, прежде чем взяться за работу, и наконец вяло и нехотя сделал первый удар. Будто по команде то же самое делал за ним и Демьянов.

Через минуту, по крику «воздух», все разбежались по укрытиям. Загрохотали разрывы четвертой с утра бомбежки.

Собравшийся в город Евсеев нетерпеливо ходил по своему кабинету, иногда бросая хмурый взгляд на потолок, словно он видел сквозь штукатурку и камни вражеские самолеты. Так прошло десять минут — грохот снаружи не прекращался.

В дверь постучали. Вошел главный старшина Юрезанский, лицо его было бледно и растерянно.

— В чем дело? — поспешно спросил Евсеев.

— Завалило камнями почти все продукты! — сдерживая прерывистое дыхание, старался четко доложить Юрезанский. — Водопровод больше не работает!

Лицо Евсеева стало вдруг старым от набежавших морщинок. О снабжении равелина продуктами и водой в эти дни не могло быть и речи. Нужно было выходить из тяжелого положения самим.

— Возьмите несколько человек и после бомбежки постарайтесь все откопать! — приказал капитан 3 ранга; и хотя Юрезанский ответил «Есть», Евсеев заметил, как он с сомнением покачал головой.

Хаотическое нагромождение камней, под которыми оказались продукты, не позволяло верить в успех. Евсеев ничего этого пока не видел. Спросив разрешения, Юрезанский тихо оставил кабинет.

Выйдя после бомбежки во двор, Евсеев не узнал его. Дымилось несколько огромных воронок, земля была усеяна расколотыми камнями из стен равелина, пыль и гарь тучей стояли в воздухе, и сквозь них, как сквозь туман, пробирались к месту работы краснофлотцы. Евсеев торопливо, чтобы не застал очередной налет, поспешил на катер. На катере вместо Юрезанского, откапывающего продукты, шел в рейс Булаев. Как всегда смущаясь, он подал команду «Смирно» и застыл, ожидая приказаний.

— На Графскую! — коротко бросил Евсеев.

А когда равелин стал постепенно удаляться, уже знакомое, щемящее чувство закралось в душу Евсеева.

«Ничего! — успокаивал он сам себя. — Я ненадолго!»

Множество крестообразных теней упало на воду. Евсеев поднял голову к небу, и та секунду внутри что-то похолодело — на равелин сомкнутым строем шло не менее двух десятков вражеских самолетов. В первый раз Евсееву пришлось увидеть со стороны, какой кромешный ад во время бомбежки в равелине. И моментально подумалось: «А ведь все равно стоим! И бомбы, и снаряды, все сметающие с пути, — а люди живут. Приспособились, врылись в землю, и попробуй-ка их теперь от нее оторвать! Зубами будут грызться за каждый камень, а пока стоят насмерть!»

И, стукнув кулаком по обшивке катара, Евсеев громко крикнул в сторону хищно кружащих самолетов:

— И будут стоять!

К заходу солнца вдруг оказалось, что оборонные работы почти закончены. Получилось это как-то само собой — рыли, долбили, ковыряли неподдающуюся землю, отвоевывали глубину по сантиметрам, ругаясь и проклиная все на свете, и незаметно сделали дело. А увидев глубокие окопы и траншеи, сами удивились, что все произошло так быстро. Так бывает, когда каждый, занятый частицей дела, не замечает труда остальных, а между тем труд всего коллектива внезапно открывает перед изумленными взорами всю грандиозность проделанной работы. И когда краснофлотцы увидели друг друга стоящими по горло в траншеях, они весело и счастливо рассмеялись. По участкам бегали командиры секторов обороны, не давая людям расхолаживаться, но всем было ясно, что основные трудности остались позади. Завершив большую работу, человек всегда любуется собой, продлевает приятное ощущение законченного дела. Вот почему, собравшись в этот раз покурить, матросы делали это не торопясь, с достоинством, перебрасываясь фразами, приятно ласкающими самолюбие и слух:

— Да, должен вам доложить, работку отгрохали!

— Ну, думал, ее, сволочь, никак не раздолбать, ан нет! Приспособился и стал бить ломом под другим углом — вот так, наискосок, наискосок. Глядишь — и поддалась! Пошла прямо пластами!

— Иван! Глянь, каки мозолищи натер! Теперь всю жизнь как в перчатках ходить буду!

— Вот сейчас бы пару деньков отдохнуть да в море покупаться!

— Гляди, тебе немец отдохнет!

— А что ты меня немцем пугаешь? Пусть идет сюда! Мы с ним поговорим!

— Что ж! И придет, раз ты к нему идти не хочешь!

— Я не хочу?! Да я…