Контакты с утопленником

— Пользуемся мазутом для отопления уже почти что четверть века, Эмилия, а только вчера после обеда выбросили уголь из подвала. Так что будь спокойна, нам еще долго придется им «любоваться». Пока Арнольд и Валентин соблаговолят убрать его отсюда, над ним прольется не один дождь и много раз ветер разнесет его пыль. В нашем доме чересчур старательных нет. Кроме меня. За это меня никто больше не любит.

«Как я посмотрю, вряд ли только за это». Я представила себе, как заявляю это прямо ей в глаза, и мне ненадолго стало легче на душе. Очень ненадолго. Потому что в следующий момент я уже осудила себя. Разве можно быть такой черствой? Вижу перед собой усталую, безжалостно ограбленную старостью женщину, понимаю, что с ней случилась какая-то беда, и с ней, и с ее семьей — по всему видно, что она очень страдает. И несмотря на это, продолжаю думать только о себе. Вопросики задаю, любопытство меня гложет… Что еще мне надо увидеть и понять, чтобы в моем сердце вспыхнула хоть искра сострадания?

— Эмилия! Опять ты о чем-то задумалась! Иди же скорей!

Я села в джип рядом с госпожой Ридли, занявшей место шофера, Арнольд с сумкой и корзинами устроился на заднем сиденье. Как говорится, нет худа без добра, а у преимущества есть слабые стороны.

Мы покатили по узкой асфальтированной полосе, которая опоясывала Дом вместе с двумя гарантирующими, что он никогда не улетит, крыльями. Потом мы свернули по аллее, проехали между шпалерами вековых деревьев, и я почти серьезно начала искать под их пестрыми тенями свои вчерашние страхи. Меня внезапно посетило чувство, что и сейчас они где-то здесь — подстерегают, притаившись в калейдоскопе дня. Ждут темноты. Когда они снова станут осязаемыми, зашепчут голосами неуспокоившихся мертвецов, будут протягивать призрачные холодные руки: «Приди, приди, ну приди же…» Нет! Никогда больше не пройду здесь после захода солнца, решительно ответила им я.

В конце аллеи мы остановились, и Арнольд вылез, чтобы открыть ворота, конечно, дергая их и усиленно пыхтя, на что те отвечали сопротивлением и обыкновенным скрипом. Просто удивительно, отчего они даже новые ворота не поставили. Что это за умышленно нищенское существование? В овеществленном смысле?

Наконец ворота, несмотря на их брань, были закрыты, а мы — все трое — двинулись дальше. Вдоль берега вечного океана, вниз по каменистой дороге, к погруженному в летаргический сон городку, который, если смотреть с этой высоты, сильно походил на обычный макет, занимающий скромное место на ладони равнины. Почти не верилось, что там собрались — и живут — люди. Если только они тоже каким-то образом не уменьшились в масштабе. Если только они тоже не ждут чьего-то долго откладываемого решения: будут ли существовать или исчезнут вместе с макетом своего заурядного городка. И все же, все же и тут, как и везде, разгорались и гасли страсти, были подъемы и падения, надежды и разочарования, амбиции, примирения, свадьбы, похороны… Разгораются они и гаснут и сегодня, да, как везде и всегда, в любой живой точке человеческого круговорота.

Но у людей здесь есть и нечто большее, чем у многих других, — они хранят весьма интересные воспоминания о продолжавшейся целых двести лет вплоть до наших дней великой — великой вражде двух родов. Они могут сесть вечерком за стол дома, в корчме или просто на скамейке и точно так же, как их отцы, а до них и деды, поговорить о том, какой упорной была эта вражда, как много этапов она прошла и как в результате она привела к тому, что «род Трависов мало-помалу сделался владельцем всего, что принадлежало роду Ридли». Но в отличие от своих отцов, и особенно дедов, они знают и продолжение этой истории, они могут говорить и о том, как самый старый род на свете, род Прошедшего Времени постепенно стал владельцем всего, что род Трависов приобрел у рода Ридли. И что нескольких кораблей того славного капитана, первого Джонатана Ридли, больше нет, их останки давно покоятся на дне океана, и что в доках уже ничего не чинят, а на верфи ничего не строится, потому что их тоже нет, а руины их покоятся на берегу океана. И что на пристани уже давно не встречают корабли, ни свои, ни чужие…

Осталось лишь имение рода Ридли, соперничество идет теперь из-за него. Кто же получит его после смерти теперешнего Джонатана Ридли — парализованного еще до того, как его парализовало, не создавшего ничего в своей жизни в отличие от своего далекого тезки и пра-пра-пра-отца. Кто первый присвоит себе имение? Александр из рода Трависов или Разруха из рода Времени?.. А может, они разделят его между собой?

— Ну, а как ты, как ты? — фальшиво бодрым тоном поинтересовалась госпожа Ридли. — Рассказывай, как ты живешь.