Контакты с утопленником

Я чуть было не выпалила: «Я думала, что ты с нетерпением ждешь его смерти»! Но в последний момент удержалась. Вообще, почему я демонстрирую грубость перед этим фактически незнакомым мне человеком? Уж не воспринимала ли я его в душе как мальчика, который когда-то, хотя и ненадолго, был мне другом? Как известно, особенно легко мы обижаем именно друзей. Или подсознательно я не могла ему «простить», что он уже не тот мальчик, который был мне другом?.. Нет. Причина, к сожалению, была гораздо проще — она была, так сказать, на уровне первой сигнальной системы. Она рефлекторно коренилась в мерзком нюхе, присущем малодушным, часто пинаемым существам. Тем, кто обычно поджимает хвост, но, почуяв, наконец, что напал на кого-то более уязвимого, чем он сам, тут же бросается с лаем: «гав, гав»…

— Извини, Вал!

Он снова весь сжался:

— Ты увидела во мне неудачника?

— Нет, нет! Чепуха… Просто я…

— Но я на самом деле привязан к отцу, Эми. Словно цепями. Даже не привязан, а прикован.

— Знаю, Вал, знаю. Ты хочешь продать имение Алексу и наконец начать жизнь где-нибудь подальше отсюда. Знаю и отлично понимаю тебя. Обстановка здесь…

— Нет! Ты ничего не знаешь и ничего не понимаешь, — поспешил он меня прервать.

И очень хорошо сделал, потому что я опять была готова проявить бестактность. Да и кого бы не задело столь красочное описание отталкивающей своим анахронизмом угнетающей обстановки в собственном доме? Даже если бы он был точно такого же мнения, ему все равно сделалось бы больно. Кроме того, я сказала «наконец начнешь жизнь», как будто до сих пор он был трупом!

— Извини, Вал!

Он выпрямился, откинулся к спинке кресла, и внимательно посмотрел на меня. А потом… Потом, видно, пришел черед и ему привести в действие, по рефлексу, свой «малодушно-мерзкий» нюх. Ого! Даже ноздри у него задрожали.

— Ты ничего не знаешь и ничего не понимаешь, — назидательно повторил он.

Подтвердив таким образом охватившее меня сомнение в том, что я перестаралась со своими извинениями.

— Между прочим, Алекс сегодня многое рассказал, — заметила я спокойно. — Очень приятный и бесспорно очаровательный человек. И именно от него я узнала и поняла, что, вероятнее всего, Вал, ты останешься единственным владельцем этого драгоценного имения.

— Ну и что? — В его голосе почувствовались даже нотки презрения! — Этот вопрос давным-давно меня не волнует. Цепи, которые связывают меня с отцом, другого свойства. Нематериального.

Я засмеялась:

— Ох, Вал, наш разговор становится чересчур метафорическим. Мне хотелось бы перевести его на более деловую основу. Как полагается людям, заключившим между собой сделку.

— Какую сделку?

— Не притворяйся! Неужели ты забыл, что я здесь по договору? Нечто вроде полужильца. Или я на полупансионе? Что правильнее?

— Хватит, хватит, Эми. Ты наша гостья.

— Или полугостья. Да, интересно звучит: полугостья. Теперь я буду так себя называть. Впрочем, надеюсь, ты получил деньги, которые отец послал в оплату за мое питание за этот и следующий месяц.

— Ничего я не получал и ничего не хочу…

— О, неужели чек потерялся?

— Хватит, Эми! Прошу тебя! — Лицо Валентина покраснело от смущения, плечи и спина снова опустились в прежнюю позу, придав ему «помятый» вид. — Мне и в голову не приходило брать с тебя деньги. Я… я очень обрадовался, когда узнал, что ты приезжаешь. Моя мать, это она все запутала! Но эти вопросы решаю я. Материальные… И я сегодня же верну тебе деньги… Прямо сейчас!

Он вскочил с кресла, как ужаленный, и если бы я не схватила его за рукав рубашки, он бросился бы к двери.

— Я не хочу, чтобы ты мне их возвращал, Вал. — Он дернулся, но я крепко держала его. — И вообще я ни на что не жалуюсь, — добавила я. — Вы с меня недорого берете.

— Эми!!

— Только не понимаю: сегодня вы не обедаете, это исключение или правило?

— Исключение.

Неожиданно Валентин отказался продолжать этот маленький спор и уныло отступил назад. Делать нечего, я выпустила его рукав, а он вновь сел в продавленное кресло. Я чувствовала себя разочарованной, если не обманутой. Особенно, когда стало совсем ясно, что он унесся мыслями очень далеко от меня.

— Это исключение, да, внушающее тревогу, — забормотал он. — Мы всегда обедаем вместе, моя мать, сестра и я, садимся в одно и то же время, но сегодня в виде исключения… мы не обедаем. Это должно было случиться… рано или поздно.

— Что-то случилось, да? Что-то плохое?.. Да, Вал?

Его глаза, необыкновенно красивые, несмотря на их странный бледно-голубой цвет — а может, именно благодаря ему, — постепенно утратили всякое выражение, их блеск сделался ровным, словно его излучали два кусочка платины. И все-таки в этом каком-то искусственном безразличии я «прочитала»: если я сейчас проявлю больше настойчивости, Валентин мне ответит. Скажет мне правду, какова бы она ни была или, верней, какой он ее себе представляет.

Я не настояла.