Контакты с утопленником

— Костюмчик отлично на нем сидит, правда? — подмигнула госпожа Ридли.

— Ну, во всяком случае, лучше, чем на предыдущих…

— Предыдущих? — Не знаю почему, но само слово меня поразило.

— Наверное, я забыла тебе сказать, Эмилия, — госпожа Ридли направилась вместе с Дони к столу, — что это не первый ребенок, который гостит у нас. До него у нас бывали и другие. Трое или четверо?.. Ох, как быстро летит время! Прошло почти два года, как мы вернули в приют последнего. Тоже был мальчик, да, Вал?

— Не помню.

— Все равно. Важно то, что сегодня мы возобновили традицию!

— Все дети, которые бывали здесь, говорили, что госпожа одевала их в матросские костюмчики, — тихим голоском сказал Дони, как-то умоляюще глядя на меня.

— Не в матросские костюмчики, а в один и тот же матросский костюм, — уточнила Юла, обращаясь только к Клифу. — Когда-то это был костюмчик Вала. Моя мать хранит его в гардеробе почти четверть века, представляешь? Она всегда обожала моряков. И особенно маленьких послушных матросиков, которые сидят на сухом берегу.

— Юла, Юла, — якобы возмущенно покачала головой госпожа Ридли, ловкими движениями переставляя блюда на столе.

— Как тебя зовут, дружок? — пророкотал Клиф.

— Дональд Джефферсон.

— Ах, Боже мой! — Юла подняла глаза к потолку с выражением притворного почтения. — Дональд Джефферсон! Какое внушительное и даже историческое… Не ожидали мы таких сюрпризов, мама!

— Сюрпризы потому и сюрпризы, что бывают неожиданными.

— Впрочем, скажи-ка мне, Дональд Джефферсон, — не успокаивалась Юла, — давно ли ты в приюте?

— Три года.

— А по-твоему, это много или мало?

— Много! — искренне признался Дони, но, явно пожалев о своей несдержанности, нахмурился и закусил губу.

— Много, много, — безжалостно продолжала Юла, — а если подумать, что ты там справишь и свой восемнадцатый день рождения, то получается мало.

— Вы правы.

— Тогда почему ты не убежал?

— Юла, Юла…

— Я убегал, но…

— Но вернулся, потому что проголодался.

— Нет! Нет! Оба раза меня поймали… — Дони густо покраснел, он, к сожалению, еще не научился врать не краснея. Но все-таки добавил: — Я не возвращался по своему желанию.

— Ха! — презрительно засопела Юла. — Ты думаешь, тебе кто-то поверит?

— Юлия, прошу тебя, — укоризненно прервал ее Алекс. — Не надо…

— Давайте ужинать, — вмешалась госпожа Ридли, широким жестом обводя превратившиеся уже в подметки котлеты, увядшие салаты, остывшие соусы и потеплевшие от долгого ожидания, не отличающиеся разнообразием напитки. Потом она села рядом с дочерью и посадила Дони с другой стороны. Взяв у него из рук бескозырку, водрузила ее на голову мальчика так, чтобы обе ленты сзади легли точно на середину белого воротника. — Валу очень нравилась эта бескозырка, — с неожиданно печальной улыбкой «пояснила» она. — Иногда он не хотел расставаться с ней даже во время еды. Он был необыкновенный ребенок с постоянно разгоряченным воображением и вообще… вообще… — Она до такой степени вжилась в свой рассказ, что едва сдерживала слезы. — Но давайте ужинать, — со вздохом, убийственным для нашего аппетита, закончила она.

Мы приступили к еде, внезапно притихшие, молчаливые, как на панихиде. Панихиде по мальчику, которому так нравилась его фуражка, такому необыкновенному, с разгоряченным воображением и вообще… бывшему таким, как все дети. Но он, однако, стал мужчиной. И вот сидит против матери, но этого факта недостаточно, чтобы ее утешить — ребенок, каким он был когда-то, оказался незабываемым.

Ну и что с того! У каждого свои проблемы, у нее — свои. Только зачем она впутывает в них сейчас и этого ребенка, который тоже, несомненно, необыкновенный и так далее, как и все дети, и ему тоже понравилась бы какая-нибудь бескозырка, если бы кто-то ее ему подарил. Но нет, ему судьба сулила другое. И по ее плану, он должен сидеть за чужим столом, заставленным невкусными блюдами, одинокий до боли среди незнакомых и равнодушных к нему людей, сидеть, ясно осознавая к тому же, что какая-то придурковатая костлявая старуха умышленно превратила его в карикатуру на своего любимого и незабвенного «покойного» сыночка.

Я встала, подошла к Дони и сняла с него фуражку. Бросила ее на один из свободных стульев и снова села на свое место. Все наблюдали за мной в полном молчании, застыв, как на картине, кто с вилкой, кто с ножом, кто с рюмкой в руке.

— Ешь, Дони, ешь! — вдруг гаркнула на него госпожа Ридли. — Терпеть не могу детей, которые плохо едят. Они слабосильные.

— Но я сильный, госпожа, — заявил Дони, набравшийся смелости после моего проявления солидарности. — Я побеждаю всех детей из нашей группы и даже некоторых из старшей.