Контакты с утопленником

— Перестаньте говорить о ней! — оборвала нас госпожа Ридли, уставившись своими грязно-серыми глазами на Алекса, а не на меня, хотя именно я высказывалась в этот момент. — Неприлично называть лгуньей ту, которой здесь нет. Ешь, Дони! Ешь и пей! — Она энергично сунула ему бокал с малиновым вином, едва не пролив его.

— Сколько тебе лет, Дони? — миролюбиво спросил Халдеман.

— Восемь.

— Отлично!.. А Марише было тогда семь. Или я ошибаюсь, а, Рона?

— Ты сам знаешь, что не ошибаешься, Дензел.

— Ох, знаю! Правильно, знаю!.. Мариша — первый ребенок из тех, кто гостил у нас, — начал он мне объяснять. — Она жила у нас ровно два с половиной года назад. Я действительно это прекрасно помню, потому что застал ее здесь на Рождество. Возвращаюсь я от сестренки, у которой всегда провожу праздники, и смотрю: девочка, страшно на нее похожая, того же возраста, такая же черноволосая… Потом-то понял, что это мне только так показалось, но от первого впечатления… я ужасно расчувствовался… — Голос его прервался, человечек и сейчас расчувствовался.

Вот так так! По самым скромным подсчетам выходило, что сестренка лет на сорок его моложе. А это, конечно, означало, что она от другой матери, но…

— Отец ваш, видимо, исключительный… индивид, господин Халдеман, — заметила я.

— Может, и был, — пожал он плечами. — Он погиб в автокатастрофе, когда мне было пять лет, у меня о нем очень смутные воспоминания. Как и о нашей матери, впрочем. Она пережила его на месяц. Они вместе ехали в тот роковой день, но ей суждено было мучиться дольше. Вот так, Эми. Обычная человеческая трагедия. Жизнь человеческого рода полна трагедиями.

Я вздохнула, исполненная сочувствия только не к нему и не к роду человеческому, а лично к себе. Со всех сторон я натыкалась на абсурд. Вот и сейчас: он появился неожиданно в образе какой-то сестренки — сверстницы упоминавшейся уже Мариши, но одновременно оставшейся почти полвека назад круглой сиротой.

— А сколько сейчас Марише лет? — Я воздержалась от того, чтобы спросить о той, которая меня интересовала. Точнее, не посмела.

— Ей чуть больше девяти, — кротко улыбаясь, ответил мне Халдеман.

— Нет, нет, ей было бы десять, — поправил его Дони. — Было бы… но она умерла.

— Как так умерла? — Валентин ошарашено посмотрел на него.

— Хватит! — Стукнула по столу госпожа Ридли. — За едой о таких вещах не говорят.

— Но я не сказал ничего плохого, госпожа, — начал оправдываться Дони. — Ведь рано или поздно это с каждым случается.

— Как так «умерла»? — повторил недоуменно Валентин.

— Она начала много спать, господин, ее с трудом могли разбудить по утрам. Директор нашего дома сказала: «Умерла от лени».

— А когда? Когда это произошло?

— Хватит, Вал! — не выдержала Юла. — Ты что, хочешь всем испортить настроение?

— О каком настроении ты говоришь, сестра? Эта… Мариса была в нашем доме… Нормально было бы пожалеть о ней…

— Не Мариса, а Мариша, — Дони казался глубоко оскорбленным. — Ее звали Маришей. И она умерла… Недавно умерла.

— Она умерла этой весной, — с запоздалым прискорбием сообщила госпожа Ридли. — Мона мне сказала об этом вчера на приеме. Бедная женщина! Она до сих пор ужасно расстроена. Я тоже, но мне не хотелось расстраивать вас… Но этого печального события давно можно было ждать, вы, наверное, помните, что когда я привезла ее сюда, Мариша уже тогда плохо себя чувствовала. У нее было плохо со здоровьем. Именно по этой причине я ее выбрала среди многих других детей. Я хотела, я надеялась, что она здесь поправится… и в какой-то мере мне это удалось, вы помните, да?.. Но это было временное улучшение, никто не мог бы ей помочь, сама природа не была к ней благосклонна.

Снова наступило тяжелое, как на панихиде, молчание, на этот раз в память действительно умершего ребенка… О котором, однако, не слишком жалели. Хотя все старались изобразить обратное. Особенно госпожа Ридли — чувствуя, что она в центре внимания, она качала головой, вздыхала, как бы подавляя вздох, вытирала платочком сухие глаза… В общем, ее поведение было настолько фальшивым, что на это стоило посмотреть. Но все же я, наверное, потому, что страдала маниакальной наблюдательностью, заметила краешком глаза, как Юла, которая тоже неотрывно следила за ней взглядом, протянула руку и взяла ее бокал… По ошибке или нет? Нет! Она притворилась, что отпила из него глоток, поставила его перед собой и осторожным движением передвинула свой на его место. Кроме того, перед этим она долила вино в оба бокала до одинакового уровня. Выходит, подготовилась заранее и ждала момента, чтобы обменять бокалы… И вот новость о смерти девятилетней Мариши и оказалась таким «подходящим моментом».

Яд. Она кинула туда яд, сказала я себе, оцепенев не столько от ужаса, сколько от ясного осознания, что я немедленно должна вмешаться. Однако потом у меня в голове промелькнули события минувшей ночи, и я немного успокоилась: Юла «просто» подсунула матери очередную дозу снотворного.

Но пусть это был бы и яд, я и пальцем не пошевельну — явилось мне неожиданное откровение. Плевать я хотела на эту ведьму!