Контакты с утопленником

…захожу за первый поворот. И опять камешки, и опять сухие листья… Нога Джесси, ее туфля с потертой подметкой. Приближаюсь. Она лежит на животе. Вонь ужасная, все ужасно. Но я наклоняюсь, хватаю ее за руку, не сразу осознаю, что мои пальцы проникают куда-то глубоко, не замечаю и что под ними что-то мокрое. Одним отчаянным резким движением переворачиваю ее. Глаза ее, уставившиеся на меня, вытекают. Рот ее широко открыт. И в нем что-то шевелится… Он полон… белых… червей…

Я закричала.

Лицо Халдемана выплыло из серой пелены, и спустя мгновенье девочка исчезла. Словно он сам всосал ее — одним-единственным вдохом.

— Джесси была жива. — Зубы у меня постукивали глухо, как камешки там. — Ты оставил ее внизу живую.

— Что ты говоришь?! — Его изумление было ужасающе искренним. — Да я… люблю ее больше всего на свете. Вот… и до сегодняшнего дня. Ты же знаешь, что каждое Рождество я провожу с ней, на ее могиле, как я красиво убрал ее, цветы, цветы… Да и если бы я не нашел ее тогда, не сказал бы, что я ее нашел, у нее никогда не было бы могилы. Может, она до сих пор лежала бы в той расщелине.

— Где ты ее бросил живую, — повторила я.

— Что ты говоришь? — повторил и он, а его изумление стало еще более ужасающим… потому что оно уже не было искренним. — Да я тебе все время объясняю, что я искал ее, как и другие, что… меня вообще не было с нею, когда…

— Был. Ты заставил ее прыгнуть.

— Но откуда ты знаешь? Как ты догадалась…

Он спохватился и зажал себе рот рукой. Слюнявый рот с толстыми губами своей липкой потной рукой. Мои последние слова застали его врасплох, в них было признание, которого он от себя не ожидал. Я видела, как его охватывает паника, как она мечется в его округлившихся глазах.

— Когда она упала, — заскулил он, обращаясь ко мне, — я сразу спустился вниз. Сразу. И долго стоял там. Долго. Но она не двигалась, не дышала, мне казалось, что я схожу с ума! На затылке у нее была кровь. Кровь. Она ударилась головой о камень.

— О тот самый, на который ты наступил, когда выбирался оттуда.

— Откуда ты знаешь?! — Теперь и у него стучали зубы. Я ненавидела его.

— И ты меня спрашиваешь? Ты? Ты нарочно обрушил на меня эту мерзость, ты хочешь от нее избавиться, навязав ее моему сознанию. Но так не получится!

— Перестань, перестань… Я хотел другого. Я хотел только, чтобы ты меня выслушала, мне страшно тяжело иногда. Часто. А когда мне кто-то поверит, я успокаиваюсь…

— Да на что ты рассчитываешь? Очень уж просто получается: хватаешь кого-то, начинаешь ему врать, он начинает тебе верить, ты «заражаешься» от него верой и вот, твои безобразные поступки забываются. Ну пойми, что так не получается.

— Но до сих пор получались! А ты…

— А я говорю тебе правду. Говорю: сестра твоя ползла внизу по камням, ползла невесть сколько времени с раной на голове и, умирая, повторяла: «Мой брат меня бросил, бросил меня, как ненужную тряпку, мой брат, мой брат…»

Пока я говорила, он медленно сползал с кровати. Опустился на колени возле нее, встал на колени в сущности передо мной и молитвенно сложил руки. Он все еще надеялся «безумно». На что? Лицо его, поднятое вверх, — мясистая белая луна…

— Эми, Эми, выслушай меня, прошу! Мне было тогда всего одиннадцать лет, я подумал, что она мертва, ради меня, как я мог сказать дяде и Аурелии, они… она меня бы изничтожила. Она не горевала долго о Джесси, откуда мне знать, может, вообще ни секундочки не горевала, но меня бы она погубила, и без того сознание вины меня мучило, а Джесси… Что я мог сделать, она мертвая, ей все равно… Откуда было знать, что там, что разные… червякиии…

Он завыл как по мертвецу, его душа вот так выла уже сорок лет. Он начал извиваться на полу, как червяк, червяк… Боже! Почему я не испытывала хоть каплю сожаления, почему я не оставлю его одного, если не хочу помочь? Он дорого, чересчур дорого заплатил за свой поступок, мне ли его судить? И притом не его, а незнакомого мальчика в прошлом…

Почему я не ухожу?