Континент Евразия

Несколько более единодушны оппоненты в версии о том, чем вызвано евразийство к жизни. Версия эта формулируется фразой В. Шульгина, что "евразийство есть вид злости" [72]. В передаче Милюкова — Изгоева она звучит так: "Евразийство родилось в результате внешнего поражения и внутреннего разгрома, когда в русском обществе усилились национализм и вражда к иностранцам" [73]. — Им вторит Н. Чебышев: евразийство — "порождение эмиграции. Оно подрумянилось на маргарине дешевых столовок, вынашивалось в приемных в ожидании виз, загоралось после спора с консьержкой, взошло на малой грамотности, на незнании России теми, кого революция и беженство застигли подростками" [74]. Как видим, в лице Н. Чебышева евразийцы нашли попутно учителя грамоты, и притом такого, в словах которого явно сказывается тенденция к "материалистическому толкованию истории". Всю эту концепцию евразийцы отвергают начисто. В оппонентах евразийства несравненно больше злости, чем в евразийстве. В этом может убедиться каждый, кто сопоставит общий тон евразийской литературы с тоном полемики против евразийства, скажем, в "Возрождении", "России", "Новом Времени" и т. д. И не из злости родилось евразийство. Хорошо оно или плохо — евразийство есть выражение воли к созиданию и творчеству.

Хочу сказать несколько слов тем оппонентам, которые говорили обо мне лично. П. Н. Милюков утверждал: "В своих теоретических построениях евразийство не свободно, заранее имеется задание, к которому притягиваются доказательства. В этом главная порочность интересного труда П. Н. Савицкого "Россия — особый географический мир" [75]. Это же повторяет С. Варшавский: "… вся беда… в том, что не объективное научное исследование привело евразийского географа к выводу о существовании особого евразийского мира, а, наоборот, он предпринял исследование именно с целью доказать это положение" [76]. Могу заверить почтенных моих оппонентов: мои географические изыскания предшествовали моему евразийству; в своих географических занятиях 1910-х годов, еще никак не окрашенных евразийством, я пришел к выводу, который и постарался выразить в построении системы евразийской географии в 1920-х годах.

В литературе о евразийстве есть немалая категория статей и мыслей, которые не могут рассматриваться как полемика с евразийством, но скорее представляют собой одобрение и развитие евразийских идей. Такова в значительной степени рецензия на "Исход к Востоку" П. М. Бицилли [77]. Он выступает в защиту евразийства: "Надо сказать, что большинство обвинений, направленных против сборника, основано на смешении понятий "цивилизация" и "культура", т. е. форм, условий и продуктов творчества и его глубинных духовных источников… Ножи и вилки, конституция и таблица умножения относятся к "цивилизации", и не видно, чтобы евразийцы посягали на эти ценности". Совершенно правильно. Эта же мысль, в других словах, выражена в позднейшей евразийской литературе: "В современной хозяйственной технике и эмпирической науке, каково бы ни было их развитие, нет ничего, что исключало бы возможность их существования и процветания в недрах новой "эпохи веры" [78]. Потому-то евразийцы и не могут принять на свой счет упреков вроде следующего: "Евразийская" культура есть… доморощенное, знахарское воздухоплавание" [79]. К той же категории, не столько опровержения, сколько развития евразийских мыслей, принадлежат почти все появившиеся в свет рецензии на сборник "Россия и латинство" (1923) "[80]. Митрополит Антоний в особой статье говорил следующее: "Да. Я торжественно поздравляю русское общество. Без всякого преувеличения заявляю, что у нас снова есть и Хомяковы, и Киреевские, и Аксаковы. Они воскресли на нашем безвременьи; они открыли пред русским сознанием новую энциклопедию мысли богословской, философской, общественной, даже экономической" [81].

В этом тоне были написаны и некоторые другие статьи.

Созвучны евразийским мысли А. Кулишера. "Евразийцы отметили, — вернее, смутно почувствовали, — что-то очень важное, заговорив о роли степи в России, о "континенте-океане" [82].