Контора Кука

— Ну, может быть, немецкие… Как еврейские книги… Софи, я вообще-то женат, — сказал Ширин неожиданно слишком громко — так, что человек с айпадом за соседним столиком перевёл взгляд с экрана на свою пустую тарелку и «весь обратился в слух», Ширин заметил это (машинально подумав, что по-немецки: «Я весь — уши») и сказал уже тише:

— Кроме того, в твоём рассказе есть противоречия. По твоим словам, твой экс не любит эмигрантов или, по крайней мере, вполне конкретный «ограниченный контингент беженцев»… К которому я тоже принадлежал изначально, и, получив немецкий паспорт, не отказываюсь… от своей принадлежности. Почему же тебе пришло в голову, что у нас с ним возникнет контакт?.. Не объясняй, не надо, там у тебя, в рассказе, было ещё несколько противоречий, в том числе по поводу «художника и злодейства», но это не так важно… Вот что я хочу тебе сказать. С первой частью я вроде бы справился… Кажется, я нашёл твоего дядюшку.

— Что-что? — удивилась Софи.

— Ну, в смысле, я понял, кто это был.

— И кто же?

— А вот просто один из тех, кто незаметно смешивается с толпой на поминках… Я вспомнил, как недавно… Ты читала Уве Тимма?

— Да, я читала Уве Тимма, и что?

— Там у него в «Красном цвете» были такие «Traueresser», помнишь, посещали все поминки, где было много народу и можно было незаметно примкнуть к траурной толпе и потом к застолью… Они называли себя, если кто-то из близких покойного их спрашивал, а кто они, собственно, такие… «дальними родственниками», «дядями», «двоюродными дедушками», вот и твой наверняка был из таких.

— Но мы никого не похоронили в тот день.

— Ну и что? У Тимма они появлялись только на поминках, а вообще… почему бы им не ходить и на другие большие празднества — где много гостей, ты сама сказала, что в тот день у вас было много гостей, а повод ты теперь уже не помнишь… Ну, это же классика, пьеса такая была итальянская: «Моя профессия — синьор из общества»…

— Знаешь, я всё-таки думаю, что это был наш дядя, Лев. А родители не хотели мне это говорить, вычеркнули его… Но ты ушёл от разговора по существу… Так ты попытаешься достать со дна Лондона мой черновик?

— Я должен подумать над твоим предложением.

На самом деле он ещё там же, в баре «Двадцать пять», понял, что будет делать: он предложит это путешествие «в гости к сказке»… ну да, мальчику, которому с детства хотелось в английскую книжку с картинками, которую он читал со своей учительницей, очень трогательно, правда?.. Конечно, о своих мечтах Паша рассказывал не только таким случайным собеседникам, как та маклер… Но и Шириным, у которых, как мы ещё помним, он прожил без году неделю, и обретя не то чтобы ПМЖ, но, скажем так, жилищную самостоятельность, по крайней мере, заходил к ним в гости если не каждую неделю, то довольно-таки часто.

На этот раз всё было наоборот: в гости пришёл Ширин и, застав у Паши приехавшую из Москвы знаменитость, слегка даже обиделся за то, что Паша не догадался позвать его сам.

Паша начал было что-то говорить, но Ширин его прервал: «У нас, у клерков, своя гордость», — Паша громко рассмеялся и сказал, что он как раз собирался звонить Ширину — на следующий день, Семёнов, мол, только приехал, ну, короче… чокнулись, выпили, чокнулись, выпили… «Хороший виски, чё», — сказал Ширин после третьей, как бы распробовав. «…Из дьюти-фри», — сказал Семёнов. «…Ну конечно», — кивнул как-то вбок слегка закружившейся головой Ширин и подумал, что весь этот молл, который находится под ними, похож на дьюти-фри… на здание аэропорта… Единственная, может быть, разница: нет этих длинных прямых горизонтальных «эскалаторов», как в аэропорту, да и мёбиусовских лент для получения чемоданов… и ещё, если уже ко всему придираться, неоновые лампы там немножко не так расположены, в аэропорту их мостил Дан Флавиан, в пинакотеке модерна они тоже есть, эти его цветные лампочки, это постоянная инсталляция… Но это мелочи, в остальном же всё точно так… как будто ППШ свил гнездо над аэропортом, — так примерно Ширину, жителю первого этажа, думалось, когда он глядел на крышу молла с высоты двенадцатого этажа после того, как они прикончили вторую бутылку Jameson.

А потом Ширин увидел облака — очень низкие, или, точнее, даже не низкие, а близкие — как бы с другой стороны… страшно похожие на те, что видны в иллюминаторе, вот с какую овчинку небо ему… даже и не показалось — оно и вправду было в тот день и час в Мюнхене — такое.

«Поразительно близкие облака, — сказал вслух Ширин, — как будто летишь над ними, сделав „бочку“, — кажется, так называется эта фигура… высшего пилотажа…»