Контра (СИ)

Гавряев Виталий Витальевич Контра

Контра.

Пролог.

Может быть, многие помнят один очень бородатый анекдот, тот, в котором пациенту, перед операцией подходит врач и говорит: - "Больной, да не переживайте вы так. Ваша операция очень простая, и отработана до такой степени, что её может сделать любой студент мединститута. А вами, займётся наш уважаемый профессор. Так что успокойтесь, всё будет хорошо. А сейчас, я вам одену наркозную маску, и вы уснёте. А когда операция закончится, я её сниму, и вы проснётесь абсолютно здоровым человеком". - Больному, дают наркоз и он благополучно засыпает. Когда пациент открывает глаза, у него на самом деле больше ничего не болит, не беспокоит. Чудеса! Вот только возле него стоит совершенно седой, бородатый старик с умиротворённым взглядом. Ну, мужик сильно удивляется и интересуется: - "Доктор, что с вами произошло, вы так сильно постарели?" - седовласый старец, как-то слишком горестно вздыхает, и отвечает: - "Увы, сын мой, я не доктор, а святой Лука".

Сидя в весёлой компании и выслушав этот анекдот можно посмеяться, или попросту улыбнуться - дабы не обидеть рассказчика отсутствием какой-либо реакции. Но. Только нашему герою, Кононову Владимиру Сергеевичу, было не смешно. Пусть он не был в весёлой компании и ему и не одевали наркозную маску. Или как она там правильно у медиков называется? Его должны были прооперировать, даже подключили к какой-то капельнице, после чего он просто уснул; вот только это совершенно ничего не меняло. Как и положено, по сюжету образчика народного юмора, пациент очнулся вне операционного зала, в котором "заснул". А самое главное и коварное, по пробуждению Кононова, об улучшении самочувствия не было и речи, у него до жути болела голова. Такое впечатление, что ей, этой боли, было мало места, и она билась, металась, разрывала черепную коробку на части, пытаясь высвободиться из сдерживающих её оков. Первые секунды перед взором был только фейерверк из миллиарда ярчайших, пульсирующих искр, от чего, самочувствие только ухудшилось. Постепенно эта раздражающая световая атака утихла, стало возвращаться нормальное зрение. И вскоре, Володя смог рассмотреть, что возле его больничного ложа, стоит абсолютно незнакомый, короткостриженый седовласый мужчина. Нет, не так, наш герой не лежал в кровати, а был туго зафиксирован ремнями на неудобном, деревянном кресле с высокой спинкой и массивными подлокотниками. Ну а сам незнакомец был облачён в нелепый, мятый, серый костюм (не верилось, что этот необычный халат когда-то мог быть белым). Вершину увиденного абсурда, являла обстановка в комнате, в ней не было привычных стеклянных шкафов, настенного кафеля, другого оборудования, свойственного для современных медицинских кабинетов. В определение увиденного, напрашивалось одно слово - халупа. И несмотря ни на что, то есть столь очевидные несоответствия выше приведённой байке про медиков, (прибавьте к этому абсурду только что начавшую утихать мигрень), в голове очнувшегося человека, несмотря ни на что, всплыл сюжет именно этого образчика народного юмора.

Незнакомец, в свою очередь, с нескрываемым испугом смотревший на Владимира, встрепенулся, как будто его ударило током. Видимо незнакомец таким образом сбросил с себя оцепенение, затем замахал руками и залепетал. Точнее, тщедушный мужичок, с седой, давно немытой шевелюрой заговорил нелепой скороговоркой, его визгливый голос, быстрая, сбивчивая речь, свидетельствовали о сильном испуге говорившего. Да и лепетал седовласый мужчинка не на русском языке. И как это ни стронно, прозвучавший монолог иноземца, спровоцировал новую волну боли, вследствие которой началось судорожное сокращение всего тела. Разразившийся приступ был настолько сильным, мощным, что затрещали удерживающие человека кожаные ремни и само пыточное кресло. С каждой волной, стремящейся выгнуть человеческое тело дугою, мышцы и сухожилия напрягались настолько сильно, что грозили порваться в любое мгновение. Благо, что эта мука продолжалась недолго, вот только в отличие от классического эпилептического припадка, Кононов помнил каждое мгновение разразившегося ада и только по достижению определённого пика боли, впал в спасительное забытьё.