Контрабанда без правил

Сержант Волынчук отдал честь, развернулся и вышел из кабинета. Он кивнул Алине, сидевшей за большим столом и занимавшейся обычно телефонными звонками и приготовлением кофе. Волынчуку не каждый день выпадала честь разговаривать с кем-то из комиссаров, поэтому всякий раз, когда он приходил в комиссариат, он смотрел на Алину голодными глазами. Он часто думал о ней, о ее упругой груди и большой попе, а чаще всего о ее ногах, крупных икрах в черных чулках. Ну и что с того, что он думал о ней только в определенном ключе. Он мог себе представлять, как ее большая грудь и мясистые ноги прижимают его к столу или даже к радиатору. Он ведь знал, что это всего лишь фантазии, которые никогда не воплотятся в жизнь. Алина всегда ему улыбалась, и он даже чувствовал, что она испытывает к нему симпатию, но монополия на ее прелести была у комиссара, капитана Влодарека.

Блондинка рубенсовских форм ответила ему лучезарной улыбкой и кокетливо поправила волосы, но сержант этого уже не заметил, занятый своими мыслями. Не глядя на секретаршу, он открыл дверь и вышел в коридор.

Старший лейтенант все-таки – большой человек. Сразу понятно, почему он старший лейтенант и заместитель комиссара в придачу. Он должен быть капитаном, потому что голова у него, что надо. Если что скажет, человеку сразу все становится понятно, думал сержант о своем начальнике. Он вообще должен быть комиссаром, пришел к выводу Волынчук, но сразу поймал себя на мысли, что за этим стоит не справедливая, профессиональная оценка милиционера, а зависть из-за ляжек в черных чулках в сеточку. Комиссар сидел бы в другом кабинете, и его секретаршей была бы эта мымра Мисяк. Однако он решил, что не стоит руководствоваться низменными желаниями, и пошел вниз в дежурку, чтобы заняться чем-то более конкретным.

Сегодня дежурил его друг, сержант Гаргула, с которым они десять лет назад спали на соседних кроватях на курсах для офицерского состава младшего звена в Пиле. Вместе они выпили гектолитры водки и с тех пор хорошо знали друг друга. Ему не нужно было в его присутствии стесняться и объяснять, зачем он берет ключи. В дежурке был шкаф с ключами от шести камер заключения при комиссариате. В пятой со вчерашнего дня сидел некий Фрончак Мариан, железнодорожник, сообщивший, что он нашел труп мужчины в вагоне. Ему не повезло, потому что сообщение принял именно Волынчук. Ему достаточно было посмотреть на заявившего о происшествии, чтобы в его аналитическом уме зародились сомнения. Он поступил так, как его учили. Был бы человек, а статья найдется. И человек, то есть Фрончак Мариан, сразу после осмотра места происшествия попал за решетку. Сейчас он ожидал своей участи, и о нем как раз вспомнили. Сержант Волынчук подошел к вешалке, на которой висела его черная полевая сумка, и отстегнул от нее солидную белую дубинку.

Он взмахнул дубинкой так, что в воздухе раздался свист, и посмотрел на Гаргулу.

– Пойду поговорю с задержанным из пятой, – сказал он, многозначительно посмотрев на дубинку.

Гаргула понимающе улыбнулся и подошел к транзисторному радиоприемнику «Лена-2», стоявшему на подоконнике в дежурке. Он хорошо знал, что в таких случаях лучше на всякий случай сделать звук громче. Посетителям совсем не обязательно слышать подробности оперативной работы. Он покрутил ручку, и кабинет заполнила спокойная музыка, а потом зазвучал голос Марыли Родович: «…и у меня есть самое дорогое на свете – абсолютный покой».

8:55

Зеленый трамвай № 14 с грохотом подъехал к остановке напротив улицы Пулвейской. Официально она называлась не Пулвейской, а Дзержинского. Улицу назвали именем Железного Феликса еще в 50-х, но для жителей Познани эта пешеходная улица, ведущая к Старому Рынку, по-прежнему была Пулвейской. Ни один уважающий себя познанец не стал бы встречаться с друзьями в пивной на Дзержинского.

Теофиль Олькевич поднял голову и недовольно выругался. Как всегда, когда он спешил, приезжал не тот трамвай. Сегодня он очень спешил, потому что из-за Ливера, с которым они накануне много выпили, он проспал, а он хотел прийти до появления Мартинковского, чтобы все окончательно обдумать и представить предварительный отчет о своих действиях и череде успехов. К сожалению, он проснулся позже, поэтому вся надежда была на пятерку: если бы она приехала в течение десяти минут, она могла бы довезти его на Домбровского почти до самого комиссариата. Но приехал четырнадцатый, хоть и ехавший за Вокзальный мост, но сворачивавший влево вглубь Глоговской, а не в ту сторону, куда нужно было Теофилю.