Контраходцы

¬ Поселок, ставший под конец кучей дюн, — в трехстах метрах справа. Отсидевшиеся в колодцах — единственные выжившие, с которыми мы столкнулись с сегодняшнего утра, и они до того в ступоре, что не поняли ни кто мы такие, ни чего просили: немного неиспорченной воды, стул, чтобы усесться, кусок все еще непокосившейся стены, о которую можно опереть наши израненные спины. Их следует понять — ущерб колоссальный: уничтожены дома вместе с мебелью, колесницы, ветряки... Иногда все унесено, вдобавок несколько детей, немногочисленные животные. Посевы утонули в песке. Месяцы перелопачивания, расчистки, отстройки домов под порывами ветра в надежде закончить до следующего разгрома, через два или три года, и хорошо бы закончить с наименьшими потрясениями! Ожидать, когда в высотные сети попадется косяк медуз, или их пузыри проткнет удар воздушного змея. Потому что без клея медуз нет обмазки для стен, которая бы держалась; а без штукатурки – никаких чудес: известняк выветривается за три месяца, под стыками растут трещины... Забавный он, Арваль:

— Кто разведчик? Ты или я? Хочешь, я тебе свой молоток дам и по-быстрому произведу в геомастера! Никакого желания кончаться с бумером в горле.

— У меня не больше!

— Тогда не будем грабить. Да ладно, посмотри-ка на этот бардак: там еще что-то прямо стоит! Еще одна грязная саманная деревушка! Похоже, они ничего не соображают, эти убежищные придурки! Буря за бурей, а они все мучаются и восстанавливают все то же земляное дерьмо. Нет чтобы обтесать несколько блоков известняка с четырех сторон, да подогнать...

— Сделают, как ветер кончится!

— Знаешь, в этом есть некая логика. То, что не заслуживало стоять вертикально, улеглось. Неизвестно точно, с чем это связано. Иногда из двух домов — на одном уровне, одной высоты, оба в форме капли, прекрасно обтекаемые, — один выживает, а другой разваливается. Как будто был какой-то секрет, связь с землей, которая у одного была, в то время как у другого...

— А другой, как потом выясняется, земля просто терпела.

π Под таким солнцем деревушки на горизонте были видны издалека. Темные холмы на огромном медном пляже. Шторм заровнял множество впадин и сплющил дюны. Выбора четче перед нами стоять не могло: заходить в каждую из деревень, протягивать руку помощи, высвобождать тела, может быть — спасти жизни. Или просто всего лишь идти своей дорогой. Те из разбившейся на группки орды, кто шел впереди меня, сделали свой выбор: они пошли своей дорогой. Что навязываться? Идти своей дорогой, да. Но другой.

‹› С открытыми глазами рыдала измученная старуха. Из колодца вылазили дети, обсыпанные невесомым пеплом, прахом из трещин. Они обхлопывали свои плечи и бедра, отряхивали волосы. Постепенно они начинали осознавать произошедшее, начинали расспросы... Это я услышала стук из-под крышки люка. И это Альме нашла заблокированный колодец, занесенный грудой песка и припертый камнями. Они сидели под площадью, как это часто, не правда ли, бывает в одиноких деревушках: все деревенские дети, человек двадцать, и с ними мать и бабушка. В восьми метрах под землей, в простой яме. Из-за нехватки места мужчины сбились в кучи в своих хибарах на поверхности. Никто из них о произошедшем поведать не смог. Поселок растащило на три километра вниз по ветру, комета из обломков. Если бы не проходили мимо мы, кто бы разобрал ловушку? Лучше не думать об этом, люк открыли, и они были живы, по крайней мере — эти.

Старуха не желает закрывать глаз. Слезы проточили на ее густо запорошенных щеках борозды, которые теперь неумолимо углубляются. Она благодарила нас, держа за руки, так долго, так долго, а потом села на ограждение источника, до краев забитого песком. Альме разговаривала с женщинами, которые превратились во вдов, разговаривала с детьми, которые не бежали к своим домам с надрывными криками «Папа!», но непрестанно плакали, плакали, плакали… Папа!

Она утешала, она произносила я уж не знаю какие только можно придумать слова, встающие словно ступеньки на крутой лестнице, которую она выстроила между настоящим и ужасом подземелья. Она не то чтобы говорила, скорее просто негромко причитала перед лицом тишины, перед лицом смерти, которая хотела их забрать, чтобы проговорить это раз и навсегда. Я на такое была неспособна, это не меня учили целительству с семи лет, я была просто крошкой-собирательницей и лозоискательницей, когда находила воду, при случае. У меня не было ее опыта снятия стресса, не говоря уже о смелости и такте. У меня были только маленькие ручки, чтобы их прижать. И утешить.

— Что ж, трубадур, суммирую: есть три знака, чтобы отметить замедление ветра. Запятая для простого замедления, точка с запятой для замедления с турбулентностью и точка для остановки — ветер прекратился. С этим понятно?

— Скажи это Кориолис, я свои азы знаю!

— Ладно. Кориолис, как ты обозначишь всплеск и порывы?

— То, что вы называете всплеском ветра, это легкий порыв, небольшое ускорение, верно?

— Очевидно.

— Итак, всплеск помечается апострофом, а порыв — кавычкой, что фактически означает два апострофа.