Контраходцы

x «С котенком, Ороши, а не с тигром». Впадина запятнана кровью. Без песчаной подушки нас порвало бы на кусочки. Построение рогаткой уберегло нас от худшего. Хвала Ветру, ламинарный поток действительно оставался доминирующим над турбулентностью. Это спасло нас. Но какой ценой для Голгота... Какой ценой для Фироста, Сова и Пьетро... Они отщелкнули карабины — и осели на землю. Сову располосовало весь правый бок. Его раны забиты песком и обломками. Об этом позаботится Аой. Пьетро вывихнул правое плечо. Должно быть, его ударило корягой при качке маятника. Альме собирается вправлять его, как она сделала ранее со Свезьестом. Только первые три ряда относительно пощадило: предсказуемо. Это те, кого я поставлю на передовую линию при третьей волне.

∫ Опять приходили хроны, которые поздоровались и удалились (по-тихому), но ни одного приятеля среди них я не признал. Деревья снова зацвели или стряхнули пыль, на остальных объявились кошки, из песочной мешанины полезли кактусы, засвистали песчаные буеры, животные тайных пород оставили какие-то невероятные следы. Как ни удивительно это звучит, это ничто по сравнению с тем, что выделывалось (а именно замечательнейшее) в высоте. Слово Ларко! Они, облачные колдуны^[13], они создают из ничего чистый ветер, немного воздуха и воды (света), они формуют звезды, луны, и прячут на своде, они изобретают иногда что только могут, они заставляют из клубов тумана вырастать леса, и корабли (без парусов, совсем уютные), которые незаметно сбрасывают нам дичь, когда знают, что мы после охоты остались с пустыми руками.

Еще была третья (менее яростная) волна, которую мы контрили дугой, прицепив Сова, Голгота и Пьетро к скобам (как свежее мясо). Бедолаги, их вовсе истрепало, целая коллекция ран. Ороши, вам вовсе незачем рисовать (разве? ну, если вы настаиваете!), чтобы доказать (раз и навсегда) то, что мы и так знали: аэромастер — это искусство, с которым столько нужно возиться, чтобы его выучивать, и что она бесконечно достойна своего звания (ну, насколько я знаю… говорю, чтобы выпендриться). Вам наплевать на то, что вверху, у облакунов, от тумана вы зеваете? Вы точно хотите, чтобы был рисунок? Вот вам:

III Мое пристанище — космос

) Я это обожал, что поделаешь? Я обожал необозримое опустошенное пространство после волны — эти деревни, отныне совершенно открытые ветру, пришедшие в беспорядок укрепления, вызывающие только смешок, как будто состарившиеся за ночь, с камнем стен, смененным на песчаные ковры, словно множество драгоценностей — раскиданных и ожидающих, чтобы их подобрали. Я обожал чувствовать себя человеком, вставшим во весь рост, выпрямившимся, как и прежде, над этим превратившимся в плоскость миром, перед этим полем битвы без врага или ответного удара, где ничто не было побеждено, но все было смыто грандиозным приливом ветров, где все было обновлено и все вновь брошено к нашим ногам на нашем легком пути. Эта упрямая, в высшей степени дурацкая мечта, эта химерическая идея в один прекрасный день дойти до конца Земли, до самых вершин, Предельных Верховий, испить ветра у его истока — конец наших поисков, и начало чего? Я обожал. Может статься, мы внимаем чуду жизни как раз по таким утрам, когда недавно рассеянное сияние внезапно становится четким, льется сверху? Небо было кричаще-прозрачным, а равнина все еще дымила испарениями, мерцала свежей пудрой пыли, ступать по ней было все равно что впервые открывать земли на своем пути. Голгот не отдавал никаких распоряжений: вольная Трасса, у каждого свой темп и свой маршрут, с удовольствием от находок после буйства стихии — у тех, кто наткнется на полную бутылку, неповрежденный пропеллер, зайца-беляка или сервала, чтобы приготовить его на вертеле для вечернего бивака.

Пробудился ветер в своей первой форме — зефирине — самом доброжелательном и нежном порыве первой зари, и мы не собирались отсиживаться в такую погоду в центре гавани даже со своими сечеными ранами. Мои швы тянуло при каждом движении бедер, но я и не думал об этом, я дышал красным простором, я попирал его стопами, счастливый, как вождь странников, ступивший на землю обетованную, вдыхая каждый глоток воздуха с боязливой жадностью, всей грудью, потому что мне снова повезло, и везение продолжалось — хотя и болезненное.

— Арваль, сходишь? Может, там есть вода или люди, которым нужна помощь?

— Вот ты и иди! В последней деревне меня приняли меня за фреола-грабителя!

— Ты даже не вооружен! И у тебя нет ни глиссера на воздушной подушке, ни повозки, совсем ничего, ты идешь пешком, ноги же у тебя целы?