— Я люблю Максима, — вдруг призналась Фрэнки. — Если я останусь с отцом, то Максим не простит меня.
— Если любит, простит.
— Но папа ведь не простил Екатерину?
— Он не простил того, что она так никогда и не вернулась к нему. Жажда захватить «Дол» для него — это попытка завершить гештальт, показать Екатерине, что она сделала неверный выбор когда-то. Костя, как и я, не любит людей. Но он любит тебя, Фрэнки. Так, как умеет. Ему нравится власть, но он не всегда был таким. Помни об этом, когда будешь принимать решение. В конце концов, мы учимся понимать жизнь, когда постигаем и прощаем своих родителей.
Иосиф тепло посмотрел на мать, которая задремала у камина; старик поднялся и набросил на нее клетчатый плед.
— Она была матерью-одиночкой, родила от чужого мужчины, и я даже имени его не знаю. Моя матушка никогда не заваливала медведя голыми руками, Фрэнки. Мы едва не умерли от голода во время войны. Ради того, чтобы спасти меня, она убила человека, и ей до сих пор снятся кошмары. Каждый сам решает, на что он готов пойти ради близких. В тебе, девочка, есть то, чего нет ни у меня, ни у Кости, ни у Зои. Ты любишь людей. Поэтому ты уже победила. Остальное — нюансы, череда событий.
У Фрэнки ком стоял в горле. Она медленно поднялась, так и не притронувшись к чаю, и перебросила растрепанные волосы на одно плечо. Подойдя к Иосифу, обняла его и поцеловала в сухую впалую щеку.
— Ну-ну, будет, — смутился он. — Проваливай, и так вечер нам испортила.
— Спасибо, вы только что спасли мою жизнь.
Иосиф засмеялся. Смех был тихий, надтреснутый. Давно ли он смеялся в последний раз?
— Это моя работа, — по обыкновению отмахнулся старик и вернулся к своим шахматам. — Пошла вон!
Фрэнки вышла из домика Столетовых и, съежившись на холоде, шумно втянула свежий воздух. В окне ее спальни горел свет, напоминая, что она не одна; в душе вновь горел огонь надежды, напоминая, что с Максимом у них спор — до Нового года, а значит, время еще есть. Настроившись на победу, Фрэнки уверенно посеменила по дорожке на цыпочках, чтобы не отморозить пятки. «Выход из тупика найдется, даже если придется пробить стену головой», — сказала она себе и, не удержавшись, скользнула в носках по подмерзшей к ночи мелкой луже.
Глава 28
Константин стоял у окна в офисе и смотрел на огни города, в котором никогда толком не жил. Он здесь обитал, существовал, выживал.
Зоя надумала сбежать от него в Нью-Йорк, и Уварова это почему-то раздражало. Он никогда не любил жену, она пробуждала в нем самое худшее, но в то же время они были склеены вместе, так что не разорвать.
А ведь какой она была когда-то: задорная, страстная. Всегда умела его рассмешить. У них долго не было детей, зато было много событий, и в отношениях серьезных размолвок не возникало, пока не родился Роберт. Роды были тяжелые, и Зоя долго восстанавливалась. Она стала ревновать на пустом месте, начались скандалы. Тогда все и рухнуло, домашняя жизнь превратилась в соревнования, кто кого больнее ужалит. Если и был между ними намек на чувство, то они сами его похоронили.
Да еще эта тень прошлого. Катя… Катя. Жена знала об ошибках его молодости, о тех глупостях, которые он собирался натворить, уехав из дома, — и призрак Кати стоял между ним и Зоей всю жизнь. Хотя ничего, кроме горечи и злости, вид Екатерины у него не вызывал. Она была символом тех воздушных замков, которые Константин когда-то принял за реальные, единственно стоящие. Оказалось же, что нет ничего более надежного, чем деньги. Вот и вся правда. Но Зоя так и не успокоилась, продолжая давить на старые раны. Ей нравилось чувствовать мужскую ярость, это ее заводило, выбивало из того пьяного дурмана, в котором жила последние годы. Константин сатанел, пока ощущение постоянной неудовлетворенности не стало для него единственным ощущением.
«Я бы хотела, чтобы ты умер», — сказала ему жена во время последней ссоры.
— Не дождешься, сука, — процедил сейчас Константин, продолжая глядеть в окно, и вздрогнул, когда зазвонил телефон. Уваров ждал звонка из Астаны уже два часа.
— Здравствуй, брат, — поздоровался он, но напряженный голос пресек его приветствия.
— Засланный казачок объявился. Максим Езерский. Он рыскал по городу несколько дней, о твоих здешних визитах выспрашивал. Мои ребята не смогли его убрать: сплоховали, недооценили. Придется тебе, Костя.
Константин рухнул в кресло и оттянул узел галстука, который резко сдавил горло.
— Я разберусь, можешь на меня рассчитывать.
Голос на другом конце провода зазвучал укоризненно, с металлическими нотками:
— Костя, так дела не делаются. Ты где-то спалился, и мне это не нравится.
— Я же сказал, что разберусь! — Виски заныли от напряжения.
— А что по поводу моих условий? Ты обдумал?
Как будто у Константины был иной выбор…
— Да. Я согласен. Прости, брат, что не оценил твое предложение сразу.
— Вот это уже другой разговор! Рад, что ты определился. Куда присылать поверенного?