Контроль

Но тут ты вдруг замыкаешься в себе, становишься непроницаем для пытливых взглядов и требовательных голосов. Ты смотришь каждому в глаза, видишь только безличность и тупость. Ты понимаешь, что угроза со стороны людской тесноты, которая хочет поглотить твою волю – куда страшнее чем угроза быть изгнанным из группы. Когда ты осознаешь эту угрозу, источник которой в уме, на помощь приходят машинальные защитные стремления. Они призывают все силы, что запасены в теле, всю мощь ума, которая будет направлена на сопротивление. Ты не боишься неопределённости, ты понимаешь, что она наполняет всю твою жизнь; надо быть предельно наивным, чтобы воображать будто умиротворяющая определенность исходит из принципов повседневной жизни толпы.

Необходимо действовать от противного. Самому вовлекаться в ситуации, когда будет возникать угроза тревожной неопределенности; в то же время будет манить своим спокойствием воображаемая определенность, обещанная единством мышления группы наивных людей.

Начать можно с простых ситуаций. Намеренно отказаться поддерживать общий взгляд; пропускать мимо внимания коллективное воодушевление, а лучше вовсе сломить его; нарушать давно составленные общие планы, пытаться переиначить их по-своему; высмеивать любые идеи, что находят групповую поддержку.

Главная задача – вызвать напряженность, недовольство, столкновение твоих интересов с общими.

Пусть даже ситуации будут кратковременными. Ты можешь отказать коллективу в хорошей общей идее только лишь для тренировки, потом согласиться с ней, как ни в чем не бывало. Пусть твое поведение покажется странностью. Важно укреплять способность сохранять самообладание в состоянии угрозы. Об этом стоит думать в первую очередь.

79

Вспомни как раньше приходилось говорить, что сорвался, что внезапно понесло, что-то подтолкнуло. Что был вовлечен, натравлен, охвачен, соблазнен. То есть, говорить о себе с положения подневольности. Такие формы высказываний были привычными в языке. Они могут стать привычными до такой степени, что перестанешь замечать их полное содержание. Сперва в них слышится отчет о прошлых состояниях чувств и намерений. Можно признать их достаточными для выражения, но лучше переоценить их, подобрав другие – возможно более точные словоформы.

Можно сказать, что структура привычной отчетности о прошлых ощущениях и состояниях после детального приближения свидетельствует о потере контроля состояний и действий.

Ты не можешь – не имеешь права – сказать, что действовал по собственной воле, когда отчитываешься словами «увлечен», «соблазнен», «вынужден» и подобными. В таком положении следует признать, что свобода и власть были отданы на произвол простейших бессознательных механизмов, которые передаются от поколения к поколению и называются врожденными инстинктами – названию приписывается безусловность и фундаментальность. Об инстинктах принято думать, как о чем-то находящемся вне власти свободной воли разума. Эта привычка воспитывает людей малодушных, ленивых, безответственных.

Следует обнаруживать самоотчет о положении подневольности, понимать его как признак потери власти над собой, подбирать необходимые меры предупреждения, чтобы подобные минуты слабости свести к низшей вероятности их возникновения.

Потерять власть над собой – выражение кажется не требующим пояснения, но кто попытается детально растолковать состояние, о котором говорится, тому придется признать недостаток слов для объяснения. Ведь для начала необходимо разъяснить обратное: что значит «иметь власть над собой»?

Ты привык, что обладать властью значит использовать нечто в определенных целях. Должен быть тот, кто обладает и тот, кто (или что) подвластен. Странно, что «власть над собой» кажется интуитивно понятным выражением, хотя логически противоречиво.

Смотреть на себя как на двойственность непривычно и неприятно. Хочется понять, что может составлять это раздвоение и нужно ли оно вообще для жизни.

Отчитываясь о собственных состояниях, всегда будешь указывать на некоторые стремления и побуждения, которые кажутся самостоятельными и безусловными. В уме они будут противопоставляться стремлениям, что следуют за доводами разума, побуждениям, что порождены его работой: анализом, синтезом, планированием, схематизацией, классификацией, расчетом вероятностей, мысленными опытами.

Придется признать в себе минимум два потока стремлений: первый – силен накопленным многовековым опытом, который передается генетически; другой – силен разумной деятельностью, инструментом которой является современный научный язык и современные институты, которые хранят, обогащают и передают накопленные данные следующим поколениям.

Остается неясным, почему эти потоки должны быть разделены (может они проявление одного и того же?), в каких положениях один подавляет другой и наоборот, чем эти положения обусловлены, можно ли вообще повлиять на расстановку сил?

Задаваясь подобными вопросами, приходишь к давней проблеме противопоставления разума телесной бессознательности.