Контрреволюция

Деникин говорил, что в дальнейшем, командуя полком, он уже не прибегал к таким методам, но кулачной расправы никогда не допускал.

Политические перемены его мало трогали, но с развалом армии он примириться не мог. Революцию он принял спокойно, но революция коснулась того, что было ему особенно дорого, она разрушила армию, а потому он стал сомневаться, что она может принести вообще благо стране. Он, несомненно, упускал из виду то, что развал армии начался еще до начала революции, что дальнейший развал являлся стихийным выражением нежелания всего народа продолжать навязанную ему войну. Деникин искренне хотел достижения социальной справедливости и общего блага, но выйти из привычных ему представлений о структуре человеческого общества не мог.

Всякий, который в той или другой мере был, по его мнению, причастен к развалу армии, был ему несимпатичен, а большевиков, в которых он видел сознательных разрушителей, он считал своими врагами.

Деникин[219] был прежде всего военный. Вопросы государственного управления были ему чужды, и, когда ему пришлось взяться за них, он невольно обратился за помощью к деятелям, близким ему по духу, – к русским либералам и радикалам. Среди них было много культурных и гуманных людей, подход которых к событиям и к людям ему был родственен. Однако в процессе совместной работы он разочаровался в них. Он как истинный военный во всем хотел видеть меньше разговоров и больше действия, а его ближайшие гражданские сотрудники много говорили хороших слов, но когда дела Добрармии пошли на убыль, они растерялись, утратили способность не только действовать, но и говорить, стали уклоняться от всякого дала. «Ведь знаете, что они мне посоветовали в конце концов? – с горечью воскликнул Деникин. – Призвать в Особое совещание Кривошеина и Чаева…»

Кривошеин был одним из последних министров царского правительства. Он пользовался репутацией умного человека и умным карьеристом действительно был. Он очень искусно умел поддерживать хорошие отношения в кругах членов Государственной думы, в то же время ничуть не уклоняясь от политического курса правительства. Вспоминаю, как многие отметили поведение Кривошеина в одном своеобразном конфликте между Государственной думой и кабинетом. Премьер Коковцов[220] обиделся на резкое замечание в речи лидера крайних правых Маркова 2-го, и министры (факт довольно необычный по отношению к народному представительству) перестали являться на заседания Государственной думы и в комиссии. Что же касается Кривошеина, то он немедленно заболел и поправился только тогда, когда инцидент был благополучно исчерпан.

Его подход к некоторым жизненным вопросам казался мне иной раз каким-то деланым, ходульным.

В начале войны начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Янушкевич[221] поднял вопрос об опубликовании правительственного сообщения о наделении участников военных действий землей по окончании войны. Главное командование, вероятно сознавая непопулярность войны в народных массах, искало способа создать какой-то материальный интерес для призываемых под знамена. Можно, конечно, относиться отрицательно к такого рода приему возбуждения патриотизма, но, во всяком случае, он мог бы сыграть некоторую роль в то время, а потому подлежал спокойному деловому обсуждению правительства тех дней.

В заседании совета министров Кривошеин с деланым пафосом воскликнул: «До чего договорились господа Янушкевичи… хотят покупать героев…»

Между тем вопросы купли-продажи Кривошеину лично не были чужды.

В разгар Гражданской войны на Юге России он организовал и возглавил, при участии крупнейших капиталистов Москвы, торговое общество «Мопит», которое должно было сбывать русское сырье за границей и привозить оттуда фабрикаты. В тяжелые для Добрармии моменты это общество вело свои дела вразрез с интересами армии, и на этой почве у него возник конфликт с командованием.

Кривошеин входил в состав правой политической организации, (кажется, даже состоял ее председателем), возникшей в процессе Гражданской войны – Совет государственного объединения. В экономических вопросах у этой организации больших расхождений с «Национальным центром» не было, но в чисто политических вопросах они никогда сговориться не могли. Лидеры «Национального центра» раньше всегда очень отрицательно относились к конечным целям политики Совета гос. объединения и особенно к самому Кривошеину, а потому Деникин и был неприятно поражен, когда те же лица стали ему рекомендовать в качестве сотрудника Кривошеина.

Инженер Чаев был крупным подрядчиком и крупным землевладельцем в то же время, однако он не был по существу сельским хозяином, а главным образом спекулировал на купле-продаже земель, т. е. занимался операциями даже с прежней точки зрения нежелательными.

Для Деникина сотрудничество с такими людьми представлялось недопустимым.

Я не впервые услыхал от Деникина неодобрительный отзыв о деятелях «Национального центра». В том же духе говорил он о них во время моего, памятного мне, доклада по аграрному вопросу.