Контрреволюция

Крайне правые группировки не особенно считались с заключениями комиссии и постановляли свои приговоры, с которыми иной раз нельзя было не считаться, потому что бывали случаи приведения приговоров в исполнение. Уж не говоря об убийстве Романовского в Константинополе, оскорблениях, нанесенных Родзянко, Гучкову, убит был в Ростове, при входе в ресторан, один левый депутат Кубанской рады. Как раз в те же дни и мною был получен приговор к смерти за подписью «черная сотня». Поначалу в этом приговоре с изображением черепа на двух костях я усмотрел лишь желание напугать меня, но убийство депутата в ресторане невольно заставило принять меры предосторожности. В первом часу ночи я возвращался с заседания в Особом совещании под председательством Деникина. Дверь в парадном подъезде моего дома уже была заперта. На мой звонок на первой площадке вспыхнула лампочка, и с лестницы стал спускаться парень в расстегнутом пальто. Обычно в таких случаях дверь отворяла швейцариха. «Почему парень?» – мелькнуло у меня в уме. Парень возился с ключом у двери, и при неясном свете далекой лампочки я увидал у его груди блестящий кружок дула револьвера. Я быстро взял в руки свой парабеллум за пазухой и, взведя курок, подумал: «Кто первый…» Дверь раскрылась, и я сразу приставил револьвер к груди незнакомца. Еще секунда – и я бы спустил курок, но в это мгновение я увидал, что блестящий кружок, заставивший меня вооружиться, не дуло револьвера, а кольцо цепочки от часов.

Этот комический случай, чуть было не закончившийся трагически, рисует те настроения и отношения, которые существовали в правом лагере во время Гражданской войны.

Кровавые расправы, в особенности по отношению к комиссарам с одной стороны и по отношению к белым офицерам с другой, были обычным явлением в Гражданской войне. Одни жестокости порождали ответные.

Какая сторона повинна в инициативе этих жестокостей? Мне бы хотелось подойти с полным беспристрастием к этому больному вопросу.

Я привел случаи кровавых расправ и картину настроений, царивших в некоторых кругах Добрармии, но я все же полагаю, что это безжалостное отношение к человеческой жизни родилось из первоначальных убийств офицеров на фронте еще летом 1917 года. Мне казалось, что в дальнейшем, при наличии беспощадных расправ с явными активными врагами, на стороне белых почти не бывало массовых убийств, являвшихся проявлением разнузданности озверевшей толпы. Возможно, что это озверение и оправдывается ужасами Гражданской войны вообще, но что оно имело место, это не подлежит сомнению. На Северном Кавказе, когда города и поселки переходили из рук в руки, целый ряд ютившихся там генералов и офицеров, вероятно настроенных контрреволюционно, но не принимавших непосредственного участия в Гражданской войне, были безжалостно расстреляны. Так был убит генерал Рузский[214], генерал Радко-Дмитриев[215], генерал князь Туманов[216] и много гражданских обывателей.

Отдел пропаганды Добрармии собрал большой альбом в несколько сот фотографий, снятых при многочисленных случаях раскопки могил расстрелянных генералов, офицеров и гражданских лиц.

Повторяю – одни жестокости вызывали ответные. Моя дальняя родственница, которую я видел, между прочим, лишь раза два в жизни, молодая девушка лет 20–22, работала сестрой милосердия на перевязочном пункте, она попала в плен, была изнасилована красноармейцами и убита. После этого все большевики, попадавшиеся ее брату, живыми из его рук не выходили.

Командование Добровольческой армии

Обход начальства я начал с Романовского. Он был начальником штаба и личным другом Деникина.

Мы одновременно проходили курс в Академии Генерального штаба, и у нас сложились там дружеские отношения. Мы были даже «на ты». Я знал Романовского за серьезного, уравновешенного человека. Слыхал о том, что он доблестно командовал полком во время войны. После революции, во время подготовки летнего наступления, затеянного Керенским, он написал мне длинное письмо, рисуя развал армии на фронте и точно ища помощи и совета для предотвращения полной катастрофы. Искать у меня помощи в то время можно было только с горя: я давно уже был отброшен революционным потоком в сторону от какой-либо творческой работы и искал приложения своих сил в контрреволюции.

Романовский почему-то не пользовался любовью в Добровольческой армии, точнее в правых кругах, в окружении Врангеля. Там его считали злым гением Деникина, обвиняли во всех неудачах на фронте, считали тайно сочувствующим революции «жидомасоном». Во время моей работы в Отделе пропаганды мне нередко приходилось слышать нападки на него. Говорили между прочим, что он «тормозит воссоздание славных старых полков Русской армии» и делает это сознательно, так как преклоняется перед революцией, разрушившей армию. Я сообщил Романовскому об этих разговорах.