Контрудар (Роман, повести, рассказы)

— Чаво, парень, медовой солдатки?

— Да нет, товарищ Чмель, — хотя бы того меду. Везет Индюку. Раньше ему жилось сладко и сейчас обратно же. Пооставляет он по всему фронту наследничков…

— Дурная твоя голова. Какие ешо могут быть наследнички? Знаешь поговорку: «По битой дороге трава не растет»? А ему што — поцеловал солдат куму да губы в суму.

Чмель, приближаясь к пасеке, распустил кожаную завязку передней саквы. Порывшись в ней, достал пару старых резиновых подошв, заткнул их за пояс. Решив на сей раз расквитаться с давним своим обидчиком, он поручил товарищу наблюдение за подступами к хутору. Прежде всего, считал Чмель, теперь Ракита-Ракитянский ему не командир. Если даже придется отвечать, то это как-никак учтут. Второе — дело обойдется без свидетелей. И к тому же это почти территория врага. Пусть Ракита потом доказывает. Ну, а если этот Индюк начнет артачиться, можно и припугнуть его: «Не зря ты, военспец, отстал, хотишь переметнуться к белым». Разве мало ихнего брата ушло к Деникину?

А молодой дозорный, соскучившийся в походах по ласковым женским рукам, раззадоренный Чмелем, все поторапливал коня. Стремясь поскорее увидеть солдатку, заерзал в седле и, сам того не ожидая, нажал на спусковой крючок. Отзываясь глухим эхом в густом кустарнике лощины, прогремел выстрел. Сорвался с привязи гнедой Ракиты-Ракитянского и, ударив копытами, бросился в кусты.

Чмель, подняв коня в галоп, в несколько прыжков очутился у невысоких ворот усадьбы. Кинув поводья на переднюю луку седла, с винтовкой в руках соскочил наземь. В это время, грохнув дверью избы, появился на дворе, цепляя на ходу пояс со снаряжением, Ракита-Ракитянский. Оглядываясь по сторонам, он кинулся к выходу. Чмель, облокотившись на низенькую калитку, поджидал обидчика. И вдруг огромный волкодав, высоко подскочив, оборвал цепь и с громким лаем начал догонять эскадронного. Ракита-Ракитянский, повернувшись кругом, остановился. Он успел обнажить клинок лишь наполовину, когда волкодав, зло ощерив клыки, был уже в двух шагах от него. Бывший гусар, целясь под нижнюю челюсть собаки, двинул ногой. Второпях не рассчитав удара, промахнулся. Не устояв на скользкой земле, повалился навзничь. Волкодав одним прыжком очутился на груди упавшего и, зло зарычав, нацелился на его горло.

Чмель, не ожидавший такого оборота, все же не растерялся. Положив винтовку на гребень калитки, крикнул что было сил, не обращая внимания на простоволосую, без кофты хозяйку хутора, выбежавшую с кочергой на двор:

— Не рухайся, скадронный!

Раздался выстрел. Волкодав, жалобно взвизгнув, повалился наземь.

Не раз в прошлые посещения бывший гусар, всячески задабривая пса, пытался завязать с ним дружбу. И все зря. Подсовывал ему краюхи ароматного, свежеиспеченного пасечницей хлеба, куски жирной баранины. И ни в какую. Однажды будто примирившийся с Ракитой волкодав, вырвав из его рук куриную лапку, ринулся на ненавистного ему кавалериста. Тот едва успел уклониться от острых клыков. Выскочившая во двор солдатка, лукаво усмехаясь, пояснила неудачливому укротителю: «Кабы вы были бабы. А то мужики. Мужиков, какие сюды завертают, мой кобель никак не терпит…»

Селиверст раскрыл калитку, вошел во двор. Ракита-Ракитянский с бледным лицом разбитым шагом плелся ему навстречу. Протянул руку.

— Спасибо!

— Не за што, командир, — ответил бородач и посмотрел на черные от грязи ладони эскадронного.

— Прости, браток, не заметил… Я весь измарался.

Чмель, вытащив из-за пояса старые подошвы, звучно шлепнул ими по левой руке и затем спрятал их за голенище.

— Па-а-аслушай! Это что у тебя, э, голубчик? — спросил, кусая губы, Ракита-Ракитянский.

— Подошва. Обнаковенная подошва, товарищ командир.

Поморщившись, Ракитянский бросился на поиски своего коня.

Молодой дозорный, заметив солдатку, следившую за тем, как ее любезный гоняется за Гнедком, обратился к ней, не спуская горящего взгляда с ее пышной груди, туго стянутой цветастым лифом:

— Ты бы, молодуха, хотя бы медком нас попотчевала.

— Что значит «хоть»?

— «Хоть» значит, что другого, соображаю, нашему брату, простому бойцу, не перепадет.

— Не дам меду! — зло ответила солдатка.

— Не дашь, — усмехнулся безусый всадник, — белая казачня заберет. Они с тобой панькаться не станут. Они и кое-чего иного потребуют. Это не наш брат тихоня…

— Сказала не дам — и не дам, проваливайте отсюдова. Они мне такого кобеля порешили, а им ешо меду подноси.

— Я сам достану, — начал дразнить хуторянку кавалерист.

— А ну-тка, попробуй. И вовсе недавно, на той неделе, такого доставалу расстреляли всего лишь за один котелок меду. Возьму и скажу командиру.

— Эй ты, халява! Командир — это который сидит на коне, а твой шатун под собакой и то едва-едва улежал.

— Поехали, товарищ! — скомандовал Чмель младшему дозорному и пробормотал себе под нос: — М-да, лежачего не бьют.

Кони, послушные всадникам, зачавкали по липкой грязи глухого проселка.

20

Штаб 42-й дивизии, переходя из одного населенного пункта в другой, сменив несколько кратковременных стоянок, в конце августа расположился в крестьянских домах южной окраины Старого Оскола.