Нельзя сказать, чтоб отход боевых частей дивизии совершался под сильным натиском белых. Однако деникинцы, не встречая обычного отпора, лезли днем и ночью, стараясь сразу же занять оставленную территорию.
В штаб с пачкой бумаг в руках вошла Мария Коваль и направилась к столу, за которым сидел над изучением очередной сводки комиссар дивизии.
Услышав четкие шаги начальника политотдела, Боровой поднял голову. Его обветренное лицо, с запавшими от усталости глазами и давно не бритой бородой, говорило о многом.
— Что нового? Каковы настроения? — спросил он. — Садись, Мария, рассказывай.
— Я считаю положение очень серьезное, товарищ Михаил, — пододвинув к комиссару пачку политдонесений, начала свой доклад Коваль. — Сам знаешь, как рвались вперед красноармейцы под Новым Осколом. А сейчас кругом один ропот: недовольны отходом.
— А знаешь, Мария, — улыбнулся Боровой, и эта улыбка получилась у него довольно кислой, — я как-то читал в одной книге. Наполеон называл своих гвардейцев, свою опору ворчунами. Ворчали они по малейшему поводу, но за своего кумира шли в воду и в огонь.
— Я за наших ворчунов и не волнуюсь, — ответила Коваль. — Это если говорить о старых бригадах дивизии. Там шахтер на шахтере, сталевар на сталеваре. Вот поэтому я считаю, — продолжала она, — пришло время сказать им всю правду, как бы тяжела она ни была.
— Этому нас учит и товарищ Ленин.
— Так в чем же дело? — Коваль, положив локти на стол, пристально смотрела в сильно исхудавшее лицо Борового.
— Сегодня в двенадцать ноль-ноль будет прямой провод с армией. Жду директив от члена Реввоенсовета. Твою точку зрения ему передам. Я с ней согласен…
— Каково положение на фронте? — спросила Мария. — Есть что-нибудь новое?
— Новое поступает ежечасно. Конные банды Мамонтова бросились из Тамбова на Липецк, а оттуда рукой подать до Ельца.
— Значит, мы, можно сказать, отрезаны? — глаза Марии округлились.
— Формально это так, — ответил Боровой. — Но наш военспец наштадив Парусов говорит, что на войне окружающий часто сам становится окруженным. Основное — уберечь войска от паники здесь, на фронте. Против Мамонтова двинуты части резерва главкома.
— Мне думается, — сказала Коваль, — до паники еще далеко! При нынешней партийной прослойке смешно было бы этого бояться. Вот только новая, Симбирская бригада внушает мне опасения. Пороха она еще не нюхала. Люди только выгрузились из эшелонов, и мы как следует еще их не изучили.
— И при комбриге-генерале не тот комиссар!
— Ты говоришь о бывшем эсере?
— Именно! Даже со своей красной эсеровской косовороткой еще не расстался. Таскает ее под френчем.
— Я бы, товарищ Михаил, перевела к генералу одного из наших комиссаров полков. Ребята один к одному, боевые, проверенные.
— И я бы так поступил, Мария, но тот назначен Реввоенсоветом. Посмотрим, как он поведет себя в боях. А пока нужно поближе познакомиться с симбирцами.
— Если не возражаешь, отправлюсь сегодня в Тартак. Симбирцы, кажется, группируются там?
— Не только не возражаю, но и приветствую. Поезжай. Бери мой экипаж.
— Зачем? Я верхом. Не зря обучалась езде все лето.
— В пути или в самом Тартаке ты встретишь кавдивизион Ромашки, — сказал комиссар, вставая и протягивая руку Коваль. — Кстати, присмотрись, как там живут наши киевляне, наши недоучившиеся в партшколе студенты. По-моему, они крепко перевернули мозги бывшим «чертям».
— По всем данным, новый комиссар дивизиона на месте. Сумел завоевать авторитет у массы.
— Мне сдается, еще кое у кого, Мария… — многозначительно улыбнулся Боровой, — если это верно, то приветствую. Алексей — парень что надо.
— Это ты зря, товарищ Боровой. Ты знаешь, с детства я больше дружила с мальчишками. Дружу и с ним…
— С кем это?
— Ты меня не разыгрывай. С кем, с кем? С твоим воспитанником, с Булатом, вот с кем!
— Ну ладно. Дружите на здоровье. Только не забывай, что он твой подчиненный. Требуй с него построже. Да передай Ромашке на словах, чтоб поторапливался. Ему дан приказ идти к Старому Осколу.
— Зачем? — поинтересовалась Мария.
— Начдив решил на всякий случай выслать веер разъездов на север. Вдруг Мамонтов повернет из Липецка на наши тылы? Кстати, завтра симбирцы наносят короткий удар из Тартака на Веселое. Присмотрись, как пройдет у них боевое крещение…
21
Вместе со всей дивизией отступали и эскадроны Ромашки.
Чем дальше уходила армия на север, в глубь осажденной страны, чем больше сжималось кольцо неумолимой блокады, тем больше, стиснутое тоской, ныло сердце Алексея. Там, позади, оставалась выстраданная в кровавых боях Украина. Здесь перестраивавшиеся на ходу полки изнемогали в тяжелой борьбе с обнаглевшими гундоровцами и горцами генерала Шкуро.
Отход совершался безостановочно. Казалось, не будет конца этому отступлению. Остались позади хутора, деревушки, известные всей дивизии, два тополя — «отец» и «сын», знакомые поля, теперь уже покрытые щетиной почерневшей стерни.