Проблема новой экологической религии в том, что она становится все более апокалиптической, разрушительной и обреченной на провал. Она побуждает своих приверженцев демонизировать своих оппонентов, зачастую прибегая к лицемерию и лжи. Это заставляет их стремиться ограничить власть и процветание внутри страны и за рубежом. Она сеет тревогу и депрессию, не удовлетворяя более глубоких психологических, экзистенциальных и духовных потребностей, к которым стремятся ее якобы светские последователи.
5. Страх перед концом света
Верить в неминуемый конец света – значит, по мнению одного ученого, верить, что «принятая структура реальности вот-вот претерпит ошеломляющую трансформацию, в результате которой будут разрушены давно устоявшиеся институты и образ жизни»[1199]
. В какой-то степени именно это происходило и происходит с момента окончания холодной войны, Второй мировой и подъема научной и промышленной революций.На протяжении тысячелетий религия стремилась ограничить то, что сегодня мы называем наукой, попытки понять мир, в том числе себя самих. Даже сэр Фрэнсис Бэкон, отец современной физики, писал в 1605 году, что стремление к знаниям вне морали опасно. В средние века, после повторного открытия классических текстов, включая Платона и Аристотеля, западные мыслители первоначально сосредоточились на примирении классической философии с христианством. Однако со временем акцент сместился на осмысление мира природы, что привело к так называемой научной революции. Хотя большинство первых ученых утверждали, что они занимались наукой во имя служения Богу, они стремились к знаниям, не предполагая, к чему это приведет – к добру или злу. И в частном порядке они увидели, что их эксперименты работают одинаково независимо от того, благочестивы они или нет.
В эпоху Просвещения философы пытались применить тот же рациональный подход к морали и политике в форме «секулярного гуманизма». Из иудео-христианства он заимствовал идею о том, что люди особенные, но подчеркивал применение науки и разума в стремлении к добродетели, требовал веры в Бога, загробную жизнь и другие основные аспекты религии. В политическом плане светские гуманисты верили в фундаментальное равенство всех людей.
Однако быстро стало ясно, что у морали нет «объективной» основы. В 1800-х годах философы на многочисленных примерах показали, что то, что мы считаем «хорошим», основано на наших собственных эгоистичных потребностях и зависит от меняющихся исторических и социальных контекстов. Оказалось, что мораль зависит от времени, места и социального положения. К 1920-м годам европейские философы стали утверждать, что моральные суждения не могут быть подтверждены опытным путем и являются выражением эмоций, которые не имеют определенного содержания и потому бессмысленны. Мы не могли решать, что правильно, а что нет, основываясь на том, что делает конкретных людей грустными или счастливыми в тот или иной момент[1200]
.После Второй мировой войны многие ведущие ученые и университеты Европы и Соединенных Штатов отвергли учение о морали и добродетели как ненаучное и, следовательно, не имеющее ценности. «Разум показывает, что жизнь лишена цели или смысла, – таков был интеллектуальный консенсус, отмечает историк. – Наука – это единственное законное проявление интеллекта, но оно неизбежно ведет к технологиям и, в конечном счете, к бомбе»[1201]
. «От гуманистов мы узнали, что наука угрожает цивилизации, – добавляет историк. – От ученых мы узнали, что науку не остановить. И то, и другое, вместе взятое, означает, что надежды нет». В результате, по его мнению, появилась «культура отчаяния»[1202].Апокалиптический экологизм возник из этого кризиса веры и на протяжении десятилетий становился ярко выраженным в моменты глобальных перемен и кризисов. В 1970 году, когда страхи перед перенаселением достигли своего пика, День Земли проводился в разгар национальных беспорядков из-за войны во Вьетнаме. В 1983 году, во время обострения напряженности в период холодной войны, более 300 тыс. человек протестовали в лондонском Гайд-парке против ядерного оружия. А в начале 1990-х изменение климата превратилось в новую катастрофическую угрозу в конце холодной войны.
После распада Советского Союза у людей на Западе больше не осталось внешнего врага, на которого они могли бы направить свою негативную энергию и обезопасить себя. «Быть единственным победителем в конфликте означает сосредоточить на самом себе всю критику, которую раньше можно было бы переложить на других», – заметил Паскаль Брюкнер в «Фанатизме Апокалипсиса»[1203]
. После выборов 2016 года в Великобритании и США, где избиратели так или иначе отвергли установленный мировой порядок, паника по поводу изменения климата приобрела более экстремальные формы.