Концентрация смерти

В это время в склепе Кузьмич что было силы навалился на бредившего Прохорова, затыкал ему рот, боялся задушить. А тот, откуда только силы брались в человеке, находящемся на грани жизни и смерти, вертелся под ним, норовил укусить за руку, рвался ответить. А вверху надрывалась и уже громко голосила безутешная вдова.

– Ты там, я слышу. Сейчас, я помогу тебе… Тебя похоронили живьем?

Послышалось, как женщина дергает кольцо, плита даже постукивала в пазах. Кузьмич в мыслях матерился так, как никогда прежде. Обзывал несчастную дурой, идиоткой, сумасшедшей… Но эти заклятия ничем не могли помочь. Тогда Аверьянович принялся в мыслях костерить почем зря Михаила Прохорова, и, странное дело, тот поутих, сделался смирным.

Женщина стояла посреди часовни, широко расставив ноги, и тянула на себя кольцо. В двери появились сын и дочь:

– Мама, что вы тут делаете? – сын с тревогой смотрел на мать.

– Он там. Я слышала. Он звал меня.

– Успокойтесь, вам показалась, – дочь попыталась оттащить вдову от могилы.

– Его похоронили заживо, – зашептала женщина. – Он теперь там задыхается, умирает.

– С чего вы взяли?

– Я его повстречала на дороге, он шел к костелу и не узнал меня. Марэк не мог меня не узнать, – абсолютно нелогично добавила женщина.

Брат и сестра переглянулись, без слов поняли друг друга – мать спятила от горя. И с этим надо было что-то делать. Сын присел на корточки постучал в плиту.

– Слышите, он не отвечает. Он уже в лучшем мире.

– Надо открыть могилу, – прозвучало в ответ.

Брат бросил взгляд на сестру, та осторожно взяла лом, стоявший у двери и, пока мать не заметила, прижала его к себе, вынесла из часовни и положила в густую траву, росшую у стены.

– Ну, а как мы ее откроем? – с деланым сочувствием принялся втолковывать матери сын. – Чем поднимем плиту?

Вдова обошла часовню, не нашла лома.

– Они его спрятали, – произнесла она.

– Кто? – уже теряя терпение, спросил сын.

– Они… те, кто хотел его смерти. Нам многие завидовали с Марэком. Хотя бы Баська, дочь мельника… Она же настоящая ведьма…

Из разговора, звучавшего наверху, Кузьмич практически все понимал, желание вдовы прочитывалось по ее эмоциям. В споре он, естественно, был на стороне детей покойного. Если бы все же подняли плиту и заглянули в склеп, это был бы полный крах всех надежд. Гроб с раздетым до белья покойным стоял на полу прямо под люком. Один, даже при всем желании, Аверьянович не смог бы вернуть его в нишу, к тому же бесшумно.

Наконец, после напоминаний сына о том, что пан ксендз не одобрил бы вскрытие освященной могилы, и о том, что приближается комендантский час, а у них нет пропуска с разрешением покидать во внеурочное время дом, вдова нехотя сдалась. Дети бережно взяли ее под руки, вывели из часовни. Она шла оглядываясь, но все же сдерживала себя, чтобы не броситься назад. Так и шагали они по дороге к городку. Вдова всхлипывала, дети утешали ее. Она всматривалась в следы.

Фролов, заметивший выход вдовы и ее детей из ворот, не рискнул идти им навстречу. Он юркнул в кусты и просидел так, пока они не прошли мимо. Убедившись, что угроза миновала, он заспешил к кладбищу, в одной руке нес картонные ботинки, в другой – бумажный пакет с лекарствами.

Вдова уже перед самым шлагбаумом с часовым, который недовольно поглядывал на часы, поскольку до наступления комендантского часа оставалось не так уж и много, все же обернулась. Она увидела входящего в ворота «Марэка».

– Вон он! – крикнула она, указывая рукой.

Это было так эмоционально, что брат с сестрой тоже оглянулись, но их взорам уже открылись пустые кладбищенские ворота. Фролов растворился среди кладбищенской сирени.

Часовой с сочувствием посмотрел на безутешную вдову, она придерживала траурную вуаль и вытирала слезы батистовым платочком.

Илья осторожно вошел в часовню, тут же присел. Внутри горели лампадки, и можно было бы заметить из городка человеческий силуэт внутри. Он постучал условленным стуком в каменную плиту. Осторожный Фролов сам позвал:

– Аверьяныч, это я.

– Слава тебе, Господи, – донеслось из-под земли. – Я тут такого натерпелся, что и в лагере не снилось. Снимай плиту.

– Михаил как?

– Плох…

Фролов уверенно протянул руку к тому месту, где оставлял лом, но того там не оказалось.

– Лом где?

– А я почем знаю? Ты ж его ставил. Тут вдова с детьми приходила. Видать, переставили.

Фролов тут же припомнил, что вдова и ее дети возвращались с кладбища с пустыми руками.

– Значит, где-то поблизости поставили.

Через четверть часа поисков в сгустившихся сумерках ему удалось-таки отыскать кладбищенский инструмент на ощупь – лом звякнул о камни в густой траве.

– Есть. Нашел. Пособи снизу.

Фролов подцепил кольцо ломом, Кузьмич подналег снизу. Плита отошла. Илья первым делом передал лекарства Аверьяновичу и только потом спустился. Плиту поставили на место, зажгли свечку.

– Ну что, давай нашего командира лечить? – Фролов прислушался к частому неровному дыханию Михаила.