Концепции современного востоковедения

Востоковедение в качестве области научного знания возникло во второй половине XIX в. как европейская рефлексия на накопленные к тому времени практические, страноведческие по преимуществу, знания о Востоке. По существу, это была в полном смысле рефлексия (от лат. reflexio «обращение назад»), поскольку актуализировалась еще античная дихотомия «Восток – Запад». Естественно, это привело к активизации процессов европейской, понимаемой как западная, самоидентификации: уже в труде Яна из Глогова, автора конца XV в., объединенная Европа изображена в виде дракона, борющегося с медведем-Азией112. Современное панъевропейское движение, плодом которого явились «объединенная Европа», «Евросоюз», «зона евро» и т. п., началось с актуализации идей графа Ричарда Куденхов-Калерги (отец – австриец, мать – японка, среди предков – греки) в 1923 г. Отсюда бинарная оппозиционность Востока и Запада на разных уровнях: философском (мистицизм – рационализм), экономическом (аграрное – индустриальное), социальном (коллективизм – индивидуализм), поведенческом (пассивность – активность) и т. д. Иными словами, в Европе шло активное конструирование образа «иного», что трансформировало равноправную оппозицию «Запад – Восток» в подчинительную «Запад – неЗапад». В этой связи интересна точка зрения А. Д. Воскресенского, предлагающего признать наличие западного и незападного типов общества, где восточный подтип является особой частью незападного113.

Соответственно Восток – это все, что не Запад114. Причем, субъектностью наделяется только Запад, объектность же остается за неЗападом, т. е. Востоком. Обратим внимание, что в русском языке изменение ударения в слове «востоковЕдение» на «востоковедЕние» превращает науку, изучающую Восток, в науку по управлению Востоком. Таким образом, предметом востоковедения изначально стал неЗапад, некий расплывчатый и изменчивый культурно-исторический ареал, который исторически охватывал страны Азии и Африки и ряд регионов Европейского континента. Примечательно, что и Россия (Московия и Тартария), и «дикие и кровавые» Балканы, и вообще вся так нназываемая Восточная Европа долгое время считались если и не однозначным Востоком, то уж точно безусловным неЗападом.

Говорить о каком-либо особом методе востоковедения вряд ли приходится, тем более что интеграционный или интегрирующий характер востоковедения достаточно очевиден115, как очевидна и специализированная дробность современного востоковедного знания. Первоначально в основе этой дробности лежала естественная языковая специализация ученых (арабисты, индологи, иранисты, китаисты, японисты и т. д.), которая была оправданна исторически и логически (освоение массивов эмпирического материала, культурная дифференциация народов, становление и развитие письменной традиции и т. д.). Другой составляющей этого процесса дробления была страноведческая или регионоведческая углубленность исследований. На сегодняшний день специализированная дробность только усиливается (языковеды, литературоведы, историки, экономисты, правоведы, политологи, религиоведы и т. д.). Возникает парадоксальная, но типичная ситуация, когда специалист по исламской экономике и исследователь доисламской арабской поэзии оба являются арабистами, а знатоков разнообразных языков Индии, даже если они относятся к разным языковым семьям, равно называют индологами и лингвистами. При этом все они востоковеды, что, пусть и косвенно, подтверждает междисциплинарный и интегрирующий характер востоковедного знания. Добавим, что интегральность (междисциплинарность или наддисциплинарность) следует понимать в данном случае не как содружество автономных дисциплин, а как именно объединение, до риска совмещения, ради не предопределенного, т. е. собственно нового, результата.

Подводя некоторый итог вышесказанному, можно констатировать, что и востоковедение, и литературоведение являются областями научного знания с неочевидным предметом исследования и не имеют универсальной методологической базы. Проблема взаимодействия/софункционирования этих наук усугубляется еще и тем, что значительные усилия, которые востоковед, востоковед-литературовед в том числе, тратит на преодоление «сопротивления» иноязычного и/или инокультурного материала, нередко приводят к одной из двух равно ошибочных позиций, в общем виде сводящихся к следующему:

– все «восточное» столь самобытно, если не сказать – своеобычно, что интерпретировать материал не то что с использованием методических «западных» наработок, но даже и в терминах европейского литературоведения просто нецелесообразно (поэма европейская отнюдь не то, что восточная);

– все «восточное» не более чем «экзотическое» подтверждение уже известных по европейскому материалу тенденций и процессов, и задача литературоведа-«восточника» – встроить материал в готовые «европейские» схемы (крайне полемичные идеи восточных Ренессанса или модернизма).