Концепция институционально-организационных циклов – ключ к пониманию смысла и логики истории России

И.А. Ильин говорит: «России же нужен не шум, а ответственная идея на десятилетия, на века… Идея не отрицательная, а положительная; государственная; но не формальная, т. е. не ограничивающаяся простым указанием на голую форму правления, т. е., например, на «монархию» или «республику», так, как если бы этим разрешались важнейшие и глубочайшие проблемы. Эта идея должна быть государственно-историческая, государственно-национальная, государственно-патриотическая, государственно-религиозная. Эта идея должна исходить из самой ткани русской души и русской истории, из их духовного глада. Эта идея должна говорить о главном в русских судьбах – и прошлого, и будущего, – она должна светить целым поколениям русских людей, осмысливая их жизнь и вливая в них бодрость»…[41].

«Что же это за идея?» – спрашивает И.А. Ильин, и отвечает – «Это есть идея воспитания в русском народе национального духовного характера»[42].

Христианская идея есть идея благостной и справедливой жизни на том свете, который призван облагородить и преобразовать этот свет. Душа без Христа и без религии теряет доступ к священнейшим источникам социального ощущения и мышления и совершенно неспособна создавать новые, творческие, ведущие идеи[43].

Вот уже 2000 лет, как христианство принесло в мир откровение любви и братства. Однако христианская элита христианских государств до сих пор не сумела создать на основе этого откровения справедливый и братский социальный строй. Напротив, в XIX веке в христианском мире появился промышленный и банковский капитализм, налицо пролетаризация и обнищание масс. Тем самым между христианским вероисповеданием и существующим устройством жизни образовалась зияющая брешь, превращаемая всяким хозяйственным кризисом, войной и обострением нищеты в жгучую рану. Итак, не живется тем, во что верится, не осуществляется то, во что верится; и вера не увлекает, не оплодотворяет и не перестраивает жизнь. Вследствие этого вера становится безжизненной, а жизнь безверной[44].

Вся проблема крайне обостряется еще и тем, что «просвещение» рассудка и позитивистско-материалистический образ мыслей в определенной мере подорвали и ослабили христианскую веру, она переживает своеобразный кризис; а также тем, что нынешняя социальная элита не выдвигает никаких новых творческих идей[45].

XIX и XX века навязали массам лжеидею (Unidee) счастливого и всеуравнительного этого света, невзирая на утопический, противоестественный и антиисторический характер этой лжеидеи. Социалистические вожди взяли на себя невыполнимые обязательства по отношению к массам, как бы выдали им неоплачиваемый вексель на всеобщее земное счастье, на рай на Земле. Широкие народные массы одарили их доверием, естественно, не обладая достаточной силой суждений для того, чтобы правильно оценить невыполнимость этих обещаний. Ибо массы склонны верить в идею, независимо от ее верности и выполнимости. Речь для них идет не о возможностях, а об их собственных чаяниях. Потому безбожные массы, однажды поставленные перед выбором: вступить на какое-то время на тяжкий путь мужественного несения бремени и жертвенности или приняться за моментальное осуществление земной мечты, в которую они поверили, – вряд ли долго будут пребывать в нерешительности. Но вот мечта о социализме, в которую уверовали, якобы осуществлена в Советской России[46].

Вывести русский народ из исторического тупика, в который его завели поначалу большевики, а затем и либералы, сумеют лишь те, которые вернутся к первоначальным поискам справедливости и восстановят эту старую традицию русской души и русской истории. Русский народ должен быть возвращен к этим поискам. Он должен покаянно осознать выстраданное им заблуждение, – свою беду, свою кару и свой грех. Он должен увидеть впереди иные, новые творческие пути, действительно ведущие к справедливости, – пути, указанные христианством, но доселе не найденные и не пройденные человечеством. Он должен понять, что именно дурные страсти подготовили его порабощение, ибо они ожесточили его сердце, разложили его ум, подорвали его государственную волю и обессилили его инстинкт государственного самосохранения. Ожесточившись, он пошел за безбожием, бессовестностью и бесправием, а они только и могли привести его к вящей несправедливости.

Справедливость есть великое и вечное всенародное задание, которое неразрешимо «раз навсегда». Это задание подобно самой жизни, которая вечно запутывает свои нити и узлы, и вечно требует их нового распутывания. И распутывать эти нити, и развязывать эти узлы – должны не одни законы и не одни правители, а весь народ сообща, в непрерывном творческом искании и напряжении[47].