Концертмейстер. Роман в форме «Гольдберг-вариаций»

В коридоре стоял трубач и, собрав вокруг себя группу духовиков, с увлечением рассказывал о прошедшем уроке. Публика с восторгом слушала повествование о моем унижении. Я постарался пройти, оставшись незамеченным. Краем уха услышал обрывок восторженной речи трубача: «… и все замечания были по делу!»

Покинув рекреацию, в которой духовики «разминали аппарат» перед занятиями, пошел переговорить с Геннадием.

Предстояло пройти большое расстояние по коридорам, спуститься с четвертого этажа в читальный зал, который располагался в полуподвальном помещении. Казалось, я еще не успел покинуть аудиторию, а весть о том, как нужно играть «Бэтховэна» стала уже достоянием всего коллектива. При виде меня народ понимающе улыбался, а стоило остановиться — сыпались рассказы о том, как «отдаются в последний раз».

Одна из моих знакомых, разговаривая с подружками, заметила меня издалека и нарочито громким голосом закатив глаза сообщила слушательницам о том, что они с мужем всю ночь играла Бэтховэна — громко-громко! Те, понимающе хихикали.

Наконец, добрался до читального зала.

Геннадий встретил меня стихотворной строфой:

— «Бедный, бедный концертмейстер,

Всеми предан и унижен…»

Он, как оказалось, тоже «был в курсе». По своему обыкновению, посоветовал мне не расстраиваться:

— Это у них на кафедре в порядке вещей. Они и на экзаменах обсуждают только игру концертмейстеров. Солисты-духовики, если послушать этих супчиков, играют идеально. Во всем всегда виноват концертмейстер, а результатами своей работы эти моральные уроды любуются.

Но я был безутешен:

— Гена, но Толик? Мы ведь с ним одну яму копали на кладбище! Как он мог участвовать в этом?

— Да что с них взять, ведь с утра мундштук сосут. Все они там — педерасты!

… … …

«Всякий богач либо мошенник,

либо наследник мошенника»

Св. Иероним Стридонский

Наступили горячие денечки зачетной недели. Приходилось совмещать свои занятия и зачеты с концертмейстерской работой. Ожидал, что ее будет много — в последний момент нужно было репетировать с гобоистами, наверстывая пропущенные репетиции.

Во вторник аккуратно пришел в консерваторию в назначенное время, но, как оказалось — зря. Вместо музыки, которая неслась обычно из каждого класса — стояла тишина. Первое, что пришло в голову — опять смерть, опять трагедия. Но, как выяснилось, коллектив обсуждал «вопиющий поступок» одного из студентов.

Оказывается, предприимчивый юноша втихаря завербовался работать на Север и уехал по «неизвестному адресу». Все бы ничего, но перед отъездом, никому ничего не сказав, стал занимать «деньги до завтра». Занимал у всех, кто был в тот момент в консерватории. Разговаривал с каждым отдельно, хитро обставив дело так, что никто ничего не заподозрил. При этом «юный Остап», проявил удивительную осведомленность об актуальном материальном положении «клиентов» и просил именно столько денег, сколько ему мог дать «до завтра» каждый конкретный заимодатель. И пострадали все, что было в некотором роде даже утешающим фактором, позволившим легче пережить материальные потери. Правда, мой подопечный Матвей был безутешен. Он стоял в холле первого этажа у парадной лестницы и каждому входившему в институт рассказывал историю своей утраты:

— Вчера Беллочка, отправляя меня на работу, сказала: «Матвей, вот тебе рубль и не в чем себе не отказывай». Я пришел в институт, позанимался с тремя студентами и отправился в буфет, дабы выполнить рекомендацию Беллочки. Но на лестнице, когда до буфета оставалось уже совсем рядом, встретил Павлика. Он попросил взаймы деньги «до завтра», потому что их ему срочно было нужно, а завтра в девять утра мой рубель12, как он пообещал, будет меня ждать. Я быстро сообразил, что студентов у меня больше не будет и можно пойти покушать дома, а завтра, получив от Беллочки еще один рубель, я смогу ни в чем себе не отказать в двойном объеме. И я вручил ему мой рубель. Сегодня прихожу на работу, а тут меня ждет совсем другая картина: ни денег, ни Павлика.

Компанию безутешному Матвею составили студентки — «наши красавицы». Они, не привыкшие тратиться на мужчин, возмущались больше остальных. Одна из них, отличница, написала письмо родителям Павлика (Остапа — то есть), текст которого громко зачитывала в холле. К письму пострадавшая общественность отнеслась благожелательно. Особенно понравилась заключительная фраза: «Вы меня, конечно, извините, но ваш сын поступил как аферист!».