Походив по коридорам, наслушавшись историй по случаю «потерянных грошей», которые были в целом одинаковыми, лишь отличающиеся по интенсивности эмоционального наполнения, но при этом эмоция была всегда одна и та же — негодование, микшированное с досадой, — я пошел искать Геннадия. Мой просвещенный друг оставил свое обычное место в читальном зале, сидел на подоконнике и с удовольствием рассказывал историю Павлика как анекдот — смеясь. Он относил себя к разряду «среднепострадавших», ибо занял Павлику всего три рубля, которые были у него «не последними», ибо в другом кармане «случайно» завалялась пятерка.
В институте решительно делать было нечего. Никто не занимался, и стоило самому сесть за рояль, как на звук в класс входила еще одна «жертва Павлика», и начинала «петь свою печальную песню». Спустившись вниз, и прослушав еще раз рассказ «моего Матвея», который стоял на том же месте в позе талмудиста, продолжая еще и еще повторять все ту же историю, добавляя к утреннему варианту лишь одну фразу: «как после всего этого можно верить людям?», я покинул здание консерватории.
… … …
На другой день начались зачетные прослушивания духовиков. Пришел раньше установленного времени, ожидая, что мои подопечные гобоисты придут поиграть со мной перед выступлением. Но им было некогда — вчера завалили зачет, по уже известной нам причине, и сегодня пытались с другой группой ликвидировать последствия «постыдного бегства Павлика».
Поиграв свою партию, наконец, дождался старшекурсника Мишу.
Он подготовил к выступлению концерт для гобоя Богуслава Мартину.
Я предложил проиграть хотя бы самые трудные эпизоды, но Михаил торопился как всегда «на халтуру, а халтура — святое дело!».
Пошли сразу на сцену.
Солист играл наизусть. Судя по всему, он послушал грамзапись концерта, поэтому, в отличие от меня, ориентировался в музыке хорошо. Но не так, чтобы очень, как выяснилось. Музыка была сложной, малоизвестной — Мартину был, как говорили, «современным композитором», утешало лишь то, что темп первой части концерта небыстрый, что дало возможность как-то приспособиться к обстановке. До финала, за исполнение которого я особенно опасался, дело так и не дошли. Комиссия остановила нас после второй части.
Когда вышли в коридор, Миша меня благодарил, жал руку (так принято), заметив, что все прошло хорошо, лишь в одном месте мы серьезно потеряли друг друга, но потом «ты меня поймал!».
Я, откровенно говоря, «тупо» играл свою партию, не отвлекаясь на солиста, и не понял — где мы разошлись и как я его поймал, — но виду не подал, лишь скромно покачал головой, дескать, «это моя работа».
Не дождавшись объявления результатов, Миша убежал выполнять «святое дело».
К этому времени стали подходить остальные гобоисты, продолжая обсуждать свои «успехи» на прошедшем зачете. Общее мнение было таковым — «и зачем нам все это надо?». Репетировать они наотрез отказались, дескать, им надо отдохнуть, чем и занялись в фойе концертного зала, ожидая очереди своего выступления.
Я же пошел опять повторять свою партию.
Когда наша очередь подошла, меня позвали.
В целом все прошло не блестяще, но без особых срывов. Репертуар был классическим — что называется «у всех на слуху». Комиссия решила казнить нас «уравниловкой»: всем поставили по четверке, лишь особо отличившийся Михаил получил 4+ и рекомендацию включить столь удачно исполненный концерт в программу государственного экзамена.
Сдав сессию, я приступил к выполнению уже давно созревшего замысла побега. Было ясно, что желающих занять мое место много. Поэтому, как только засияет в институте «столичная звезда», а это произойдет в следующем полугодии, меня будут сживать. Не дожидаясь скандалов, от которых я уже вдоволь натерпелся, дабы не слушать умные разговоры о профессиональном несоответствии занимаемой должности, решил, упреждая неприятности, проявить инициативу: пошел к проректору с заявлением об уходе. Подавая заявление, на словах пояснил:
— Прошу, если есть возможность, освободить меня от работы, поскольку преподаватель по специальности назначил мне на экзамен очень сложную программу и требует усиленных занятий. Боюсь, что пострадает моя концертмейстерская работа. Студенты могут не получить должной поддержки. А у них новый педагог, новые требования.
Проректор с пониманием и, как мне показалось, с некоторой долей уважения выслушал мою речь. Сказал, что искренне огорчен, поскольку о моей работе коллектив отзывается хорошо. Но раз так складываются обстоятельства, то он попытается помочь и подыщет на мое место другого пианиста. Попросил оставить заявление, пообещав подписать его, когда вопрос с заменой будет решен.
На следующий день приказ был подписан.
Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
(четыре года спустя)
La Divina Commedia