Контур человека: мир под столом

Но павлин почему-то не оценил моих усилий. Стремительно подняв свою худую жилистую лапу, он больно ударил меня когтями по ноге, одновременно клюнув в руку так, что у меня тут же выступила кровь. Но я не сдалась. «Ему больно, как мне, когда Бабушка мажет мои коленки зеленкой!» – мелькнула в моем мозгу внезапная догадка, и, изо всех сил сдерживая слезы, я еще раз потянулась к нему носовым платком:

– Птичка, ну постой, ну пожалуйста! Тебе же сейчас будет легче! Просто надо подуть носом!

Но павлин не хотел ничего слушать. Поворачиваясь ко мне то одним, то другим своим распушенным снежно-белым боком, раздраженно, гнусаво‐хрипло лая, он снова и снова сильно пинал меня, отчаянно клюя куда попало, да так сильно, что я, выронив платок, плюхнулась на землю, подняв вокруг себя облако желтой глинистой пыли.

– Маша! Ты с ума сошла! Не трогай индюка! – Бабушка налетела на меня и, стремительно выхватив с земли, подняла над головой как раз в тот момент, когда обезображенная омерзительной красной соплей рожа уже была у самого моего лица. Бим, захлебываясь лаем, мотался вдоль нашего забора. И собаки всей деревни, отвечая на его тревожный клич, в исступлении обрывали цепи, чуть не с корнем выкорчевывая свои будки. Где-то отчаянно завопил петух, захлопали калитки домов. Больные куры, обступив нас с Бабушкой бестолковой толпой, что-то гнусаво лопотали и отчаянно хлопали крыльями. По улице, топая кирзовыми сапожищами, выкрикивая разнообразные замысловатые ругательства и потрясая веником, несся Дядя Митя.

– Стой, мерзавец! Стой! Как ты сетку прорвал, гад паршивый? Всех индюшек выпустил, подлец!

А Бабушка, на вытянутых руках высоко поднимая меня над собой, ногами отбиваясь от окончательно спятившего павлина, пыталась добраться до нашей калитки. Последнее, что я помню из всей этой безобразной сцены, – разбитую пол-литровую банку, из осколков которой пересохший за лето проселок жадно впитывал разлитое козье молоко.

Значительно позже, когда обе наплакавшиеся, перемазанные зеленкой, мы сели пить чай на веранде, а Бим назойливо приставал, приноравливаясь зализать наши раны на ногах, Бабушка недовольно пробурчала:

– Чего тебя к индюку-то понесло? Я же тебя предупредила.

– Индюку-у‐у‐у? – Я даже сушку из рук выронила, и довольный Бим, наконец, отстал от наших ног, захрустев свалившейся на него наградой за переживания. – Индюку‐у‐у?

– Ну конечно! Я ж тебе говорила: Дядь-Митин индюк злой. Никогда ты меня не слушаешься!

– Так это и был индюк? – Я все никак не могла прийти в себя. – Но, Бабушка, у него же хвост, как у павлина! Только короткий, потому что павлин заболел, вот длинные перья и повыпадали. И курочки заболели – у них поэтому гребешков и перьев на голове не хватает.

– Это у тебя мозгов не хватает! – сердилась Бабушка. – Не выдумывай! Это нормальный, настоящий индюк с индюшками.

Дальнейшее ворчанье – и про то, что я никогда не слушаюсь старших, и про то, что дураки на своих ошибках учатся, и про то, что мы подняли на ноги всю деревню и теперь в таком «зеленочном» «боевом раскрасе» на улицу не скоро появишься, и про попусту разлитое козье молоко – я уже не слушала. Сообщение о том, что Бабушка долго не собирается никуда выходить из дому, меня страшно напугало: подходило время мультиков. А поскольку у нас, как и практически у всех жителей деревни, телевизора не было, нам приходилось ходить его смотреть к Кларе Ивановне – бабушке моей подружки Наташи – в соседний дом.

– А как же мультики?

– Кто о чем, а вшивый о бане! – буркнула Бабушка, с минуту подумала и, вздохнув, сказала: – Через огород пойдем, задами. Там есть дырка в заборе. Напугаем бедную Клару Ивановну до смерти!

Но Клара Ивановна ничуть не испугалась, а даже очень напротив, обрадовалась гостям. Мне включили телевизор. Я устроилась на полу, на пушистом мягком коврике, а бабушки пошли в кухню, обсуждать способы засолки огурцов.

Телевизор нагрелся, засветился и… ничего не показал, кроме каких-то цветных линий и кругов, на которых были написаны цифры. Наверное, мы пришли немного раньше, чем кончился дневной перерыв в передачах. Ждать было скучно, но и переключать чужой телевизор без спросу я не решалась так же, как и позвать Бабушку: по собственному опыту знала, что отрывать ее от такого важного разговора о том, сколько соли идет на литр воды, просто небезопасно.

Минуты текли. А в телевизоре ничего не происходило. И только я хотела зареветь, приготовившись всеми правдами и неправдами доказывать, что не только его не ломала, но даже и не подходила к нему, как заставка сперва дрогнула, потом исчезла и вместо моих любимых мультиков по экрану запрыгали тети в белых балетных пачках. Я выдохнула и стала ждать – наверное, еще не время, балет сейчас закончится, и будут наконец показывать мой любимый «Ну, погоди!».

Но после дружно взявшихся за руки и синхронно дергавших ногами балерин снова появилась та же самая заставка, причем танец был оборван где-то посредине. И только я опять собралась зареветь, как обе бабушки вернулись в комнату, поскольку уже закатанные банки у Клары Ивановны стояли под кроватью.