– Что это? – спросила Бабушка, бросив взгляд на телевизор. – Маша, и давно ты на это смотришь?
– Нет, бабушка, – сказала я, ковыряя ворсинки коврика, – только что тети плясали.
– Какие тети? – насторожилась Бабушка и почему-то переглянулась с Кларой Ивановной.
– Белые.
Тут заставка еще раз дернулась, исчезла, и появился длинный стол, за которым сидели несколько очень серьезных дядей. После продолжительных прокашливаний и пошевеливаний микрофонов один из них начал что-то мямлить, от чего Клара Ивановна почему-то охнула и осела на кровать, а Бабушка посуровела лицом и, нахмурившись, в упор разглядывала экран телевизора.
– Людочка, да что же это? – залопотала Клара Ивановна и потянулась к пузырьку с лекарством, стоявшему на тумбочке у кровати.
– Сейчас узнаем, – грозно сказала Бабушка. – Клара Ивановна, можно от вас позвонить?
– Конечно, конечно! – Клара Ивановна машинально открутила крышечку темного пузырька и растерянно посмотрела вокруг себя. – Деточка, сбегай на кухню, зачерпни кружкой из ведра водички, я лекарство выпью.
Я помчалась на кухню, слыша, как Бабушка с ожесточением крутит телефонный диск.
Когда я вернулась в комнату, на экране снова плясали белые тети, Клара Ивановна большой мятой кучей полулежала на подушках, а Бабушка отчаянно ругалась, в очередной раз наворачивая телефонный диск.
– Чертова Тамарка! Никогда ее нет дома, когда она срочно требуется.
– Бабушка, – решилась спросить я, подав Кларе Ивановне кружку с водой, – а «Ну погоди!» будут?
– Будут тебе и «ну», и «погоди»… – злилась Бабушка, напряженно вслушиваясь в звучащие в трубке гудки. – Нам всем теперь будет…
И тут ей, видимо, наконец-то ответили.
– Тамара! – истошно завопила она в трубку. – Тамара, что у вас там происходит? Танки? Какие танки? Наши танки? Их танки? Чьи их? Я… я не знаю… я… я тебе позвоню…
Положив трубку, Бабушка какое-то время растерянно смотрела перед собой, а потом тихо сказала:
– В Москве на улицах танки.
Клара Ивановна опять охнула и окончательно завалилась на кровать.
– Вам «Скорую» вызывать? – озабоченно спросила Бабушка, по-прежнему думая о чем-то постороннем.
– Нет, нет, нет, – заквохтала Клара Ивановна, – нет, Людочка, спасибо, я сейчас… «Корвалол» подействует.
– Тогда, Маша, марш домой, собираться. Мы едем в Москву. – И Бабушка решительно направилась к двери.
– Людочка, – с кровати окликнула ее Клара Ивановна. – Ты ребенка-то с собой на тащи, зачем… Бог его знает, что там… Оставь ее со мной. Я за ними с Бимом пригляжу… Завтра мне еще Наташку привезут – совсем им будет весело.
Бабушка нерешительно остановилась в дверях.
– А может, и не привезут, – задумчиво глядя на меня, сказала она.
– Да-а, – протянула Клара Ивановна, – действительно, а может, и не привезут…
Она с минуту испуганно молчала, а потом вдруг неожиданно, бодро садясь на кровати, решительно произнесла:
– Так тем более оставляй ребенка. Нечего ей там делать. А сама – правильно! Езжай! Надо Родину защищать… Жаль, я вот не могу, – она показала на свои туго перемотанные бинтами «слоновьи ноги», – совсем они ходить не хотят. Ты помоложе, боевая… Езжай. Надо. У тебя Машка подрастает. Только звони нам… Если сможешь.
Дальше и вовсе началась какая-то чертовщина. Бабушка, оставив меня у Клары Ивановны, побежала переодеваться и через какое-то время вернулась с ключами от дома, Бимом и моими игрушками. И умчалась на электричку, едва успев прочитать мне наизусть мной уже выученную нотацию про то, что Клару Ивановну нельзя расстраивать и что я должна ей во всем помогать, потому что она больна и прочее, и прочее, и прочее…
Я в растерянности так и осталась сидеть на коврике на полу, а Бим, расталкивая банки с огурцами, обиженно забился под кровать.
Следующие четыре дня мы все трое отчаянно скучали. За калитку Клара Ивановна меня и Бима не выпускала, поскольку не выходила сама. Закончив дела по кухне, она выставляла табуретку во двор и садилась в тенечке что-то вязать. Наташины родители не приехали и подружку мою не привезли. Мы с Бимом в тоске слонялись по чужому участку, стараясь вести себя «прилично» и лишь изредка тайком позволяя себе вольности в виде игры в футбол упавшими в траву перезрелыми яблоками. Единственное преимущество такого времяпрепровождения было в том, что меня никто не заставлял пить вонючее козье молоко.
Бабушка звонила поздними вечерами, когда я уже лежала в постели в комнате, где обычно мы играли с Наташей. Не знаю уж, что она такого рассказывала вконец перепуганной и одновременно радостно-возбужденной Кларе Ивановне, но только та снова громко вскрикивала, хваталась за сердце, пила капли, то и дело восхищенно повторяя:
– Так и кричали «Долой!»? Все вместе? Да что ты! «Мы не выбирали»? Ай-яй-яй!.. А он? Прямо на танке? Взобрался? Сам? Ай, какой молодец! Ничего не побоялся…