Контур человека: мир под столом

– Мама! Я не знаю, что с ней делать! – жаловалась Света в телефонную трубку, когда Бабушка один раз позвонила вечером. – Скажи ей сама!

Я птицей спорхнула с подоконника и приникла к микрофону.

– Бабушка! Я тебя очень-очень жду! – кричала я. – Возвращайся быстрее!

– Ты не слушаешься Свету! – восклицала Бабушка, и ее голос с трудом пробивался через какие-то поскребывания и потрескивания. – Я на тебя очень сержусь!

И я представляла себе, какое огромное расстояние сейчас между нашими телефонными аппаратами и что это ветер, мешая нам разговаривать, гонит по бескрайним полям сухие кусты и дождь лупит по мокрым дорогам и кочкам.

– Я слушаюсь! Слушаюсь! Я тебя жду!

Лишь когда Света шла мыть посуду или полы или разговаривала на кухне с выгулявшим Бима или принесшим продукты из магазина Моим Дядей Володей, я пулей срывалась в туалет, оставляя Слоника на боевом посту:

– Смотри, Слоник, не пропусти Бабушку! Как только увидишь ее пальто – труби!

Но утро сменяло ночь, дни шли за днями… Слоник молчал, а из автобуса по-прежнему выходили все, кроме Бабушки. Кто-то выскакивал пулей и бежал, догоняя какие-то свои важные дела. Кто-то, неловко выставляя вперед себя сумку и с трудом держась за поручень, срывался наконец на тротуар. Мальчишки, толкаясь, вываливали из дверей, мутузя друг друга портфелями и отчаянно вопя… Двери закрывались, автобус уезжал… Через десять-пятнадцать минут подходил другой…

«Вот в этом она точно приедет, – думала я, глядя, как водитель плавно подруливает к остановке. – Вот сейчас откроются двери…»

Сердце билось очень часто… я затаивала дыхание… мужчина с папкой… женщина с авоськой… девочка с большим бантом на голове… автобус вздрагивает, закрывает двери… нет… Бабушки снова нет.

А потом два или три дня подряд шли дожди. Бим почти не слезал с моей кровати, Света достала из шкафа зимнее одеяло – на раскладушке она мерзла.

За окнами серела такая мгла, что было непонятно, наступал ли вообще рассвет. Мелкая водяная морось буквально висела в воздухе, поэтому перед каждым, кто вставал на нижнюю ступеньку выхода из автобуса, сперва выстреливал зонтик, загораживая лицо и фигуру. И тогда все подряд мне начинали казаться Бабушкой. Двери открываются… От волнения я почему-то не могла вспомнить, какого же цвета Бабушкин зонтик, и поэтому пыталась угадать. Вот за этим красным… Нет, за зеленым… за вот этим – с большими цветами… Ну не за этим же – огромным и черным…

Настроение у нас со Слоником стало плаксивым. Каждый автобус причинял неимоверную боль.

– Слоник, я жду-жду, но она не приезжает, – шептала я ему ночами в большое ухо, кутаясь в одеяло. – Понимаешь, Слоник, я больше не могу смотреть на эти автобусы, лучше бы они больше не приезжали…

И наконец настал день, когда мы осознали: «Бабушка не приедет никогда!»

Первым это понял Слоник. Он просто выпал у меня из рук и скатился с подоконника на пол.

Черное, набухшее, низкое небо только что начало сереть. Света тревожно посапывала на раскладушке.

Следом с меня сползло одеяло.

За окном, все так же прикрываясь зонтами, семенили сонные люди. Все они были не Бабушкой.

«Я не буду больше смотреть на них, не буду!» – решила я и медленно съехала с подоконника на пол. Сонный Бим выполз из-под кровати, вяло махнул хвостом и ушел обратно.

От стука проснулась Света.

– Ты ударилась? – подхватилась она. – Или, слава богу, образумилась? Ну, иди, иди в кроватку… Я тебя укрою… Пить хочешь?

Но я ничего не хотела. Я легла лицом к стене и стала рассматривать тысячу раз виденных, досконально изученных мной оленей на коврике. Они тревожно вздымали рога и прислушивались – раньше я думала, что они тоже ждут Бабушку. Но теперь я точно знала: они просто почуяли волка.

В тишине комнаты слышно было только, как цокают ударяющиеся в валик пишущей машинки буковки, нажимаемые на клавишах быстрыми Светиными пальчиками. Дождливый день натужно расцвел сереньким рассветом.

И вдруг в раскрытую форточку до меня донесся резкий скрип тормозов. Я вскочила и бросилась к окну. Но на полдороге остановилась.

– Нет, – сказала я себе и села обратно на кровать, – нет! Не буду! У меня больше нет сил их всех рассматривать…

И тут следующая мысль буквально обожгла меня!

«Как же так! Ведь Бабушка строго-настрого велела ее ждать! Чтобы ей потом не пришлось за меня краснеть. Значит, от того, жду я ее или нет, зависит что-то важное… А я… я перестала… И может случиться что-то нехорошее!»

Что такое «нехорошее» может случиться, я еще не знала – лет-то мне было тогда что-то около пяти. Но ощущение того, что потом, когда я подросла, взрослые называли жестким словом «предательство», впервые обожгло зашевелившуюся во мне мою маленькую душу.

Я пулей взлетела на подоконник.

– Куда? Куда? – как потревоженная наседка, залопотала Света. – Куда ты, дурочка! Только что же слезла… Господи, да что мне с тобой делать-то!