Контур человека: мир под столом

Однако, невзирая на дань современности, сама традиция была нерушима. Пользуясь тем, что, колдуя над кофейником, Бабушка стояла к нам спиной, мы с Бимом успевали съесть бо́льшую часть каши, прежде чем она наконец стремительно прихватывала деревянную ручку в тот самый единственный момент, когда поднявшаяся пена уже была готова ринуться через край, и триумфально опрокидывала резко пахнувший напиток в свою крохотную чашечку. После этого кашу приходилось доедать самостоятельно, ибо Бабушка усаживалась за стол, отрезала тонюсенький, почти кружевной кусочек батона и не торопясь, со вкусом намазывала на него тонкий слой желтоватого спреда.

Но в это утро закончить священнодейственную процедуру ей не удалось. Зазвонил телефон.

Бабушка помчалась в комнату, крича на бегу:

– Маша, посмотри за кофе! Как только закипит, поверни краник на плите! Налево! Где левая рука, помнишь? Я быстро!

Я осталась созерцать сиренево‐серые язычки пламени, которые нехотя лизали дно медной турки. А Бим выжидательно высунул нос из-под стола: теоретически путь к каше был свободен. Оставалось только, одним махом поднявшись, кинуть лапы на столешницу и стремительно втянуть содержимое моей тарелки в свой тоскующий, вечно ненасытный желудок. Что, собственно, с моего молчаливого согласия он и сделал.

Естественно, мне было скучно. И я искренне удивлялась, как это Бабушка может так внимательно, не отвлекаясь, сжимаясь в комочек, словно прицеливаясь, долго-долго в напряжении следить, чтобы не пропустить момент между пузырением пенки и стремительным ее изливанием на плиту, если кофе перекипел. Пенки получалось совсем чуть-чуть, а головной боли по отмыванию плиты – минимум на час. Как вы понимаете, заниматься этим мне утром выходного дня совершенно не улыбалось.

Взрослые такие чудны́е! Многие вещи в этой жизни делаются гораздо проще, чем им кажется. Пена? Большая? Густая пена в чашке? Пожалуйста!

Не дожидаясь, когда кофе вскипит, я перелила его в чашку и, слыша, как Бим с наслаждением чавкает кашей, побежала в ванную. Там стояла моя чудесная земляничная пенка, в которой мы с уточкой каждый вечер плескались в теплой ласковой воде. Правда, на вкус она была не очень (медовые акварельные краски несравненно лучше!), однако взрослые и дети – совершенно разные люди. Мне, например, было непонятно, как можно наслаждаться горьким кофе, а Бабушке – почему я ем побелку со стен и с удовольствием сжевала все мелки, которые мне купили для того, чтобы рисовать во дворе «классики».

Налив в мыльницу чуть-чуть воды и «землянички», взбив все это зубной щеткой, я аккуратно пересадила прекрасную, туго-вздыбленную, крепкую пену на поверхность бурой жижи, и она сверкающей в утреннем солнце радужной шапкой встала в Бабушкиной чашке. И только я успела отнести мыльницу на место, а Бим, начисто вылизав мою тарелку (спасибо ему за это!), нырнуть обратно под стол, как в кухню вернулась Бабушка.

– Ах ты моя умница! Ты мне уже и кофе налила! И сливки?! И кашу доела…

Бабушка села, аккуратно намазала себе «Рамой» кусочек белой булки и поднесла чашку к губам.

– Тьфу! – словно подавилась она и закашлялась. – Мыло? Откуда здесь мыло?

И она строго посмотрела на меня.

– Ну, ты же любишь, когда пенки много! – удивилась я. – Вот я с тобой своей и поделилась! А то у тебя всегда чуть-чуть получается… Ты просто не так делаешь! Пенку надо взбивать, как мы с уточкой вечерами в ванной…

Бабушка на минуту замерла… я почувствовала недоброе… но она вдруг громко прыснула, сложилась пополам и начала хохотать.

– Чего ты смеешься? – обиделась я. – Смотри, какая красивая получилась: совсем как облачко! И переливается всеми цветами радуги! Не то что твоя – мутная и грязная…

– Машка! Глупая! – сквозь смех стонала Бабушка. – Пена – это не только мыло! Кофе тоже пенится… и бульон… и молоко…

Всхлипывая и вытирая выступившие слезы, она вылила мою чудесную пенку в раковину и сварила новую порцию кофе. Но я, по правде, даже немножко обиделась – кто их поймет, этих взрослых!

Потом мы все пошли гулять в лес к нашему любимому озеру. Счастливый Бим носился за мухами и бабочками. Бабушка расстелила на траве одеяло, надела темные очки, нацепила на нос бумажку, достала газету и разрешила мне «играть недалеко в траве, только не спускаться к воде». А мне к воде и не надо было. В зарослях крапивы я сразу нашла то, что искала: много-много улиток.

Это был вопрос чести. Сережка вчера в детском саду хвастался, что видел по телевизору тараканьи бега! Тогда я ему сказала, что в тараканьих бегах совсем нет ничего удивительного. Вот если бы это были улиточные бега! А он сказал, что улитки бегать не могут, потому что у них нет ног. Но я сказала, что могут. Он кричал на меня, а я на него. И тогда я заявила, что покажу, как бегают улитки, прикинув мысленно, что за выходные смогу их хорошо отдрессировать.