По дороге сюда она прошла мимо открытого окна, из которого доносились звуки игры на фортепиано. Здание оказалось музыкальным колледжем — из такого колледжа она ушла два года назад, отказавшись от давнишней мечты стать профессиональным музыкантом; она узнала фугу ре-минор Баха, ее любимое произведение, которое сейчас, застав ее врасплох среди улицы, вдруг вызвало у нее острое чувство потери. Как будто когда-то музыка принадлежала ей, а теперь нет; словно ее отлучили от красоты музыки и заставили смотреть на то, как она принадлежит кому-то другому, и заново ощущать всю грусть от невозможности больше находиться в этом мире — по ряду причин. Кто-то еще, сказала она, пройдя мимо этого окна и услышав фугу ре-минор, точно почувствовал бы что-то совершенно другое. Сама по себе музыка, доносящаяся из окна, не значит ничего, и какие бы чувства она ни вызывала, они не имеют отношения к тому, почему она вообще зазвучала, почему окно было открыто и прохожие могли ее слышать. И даже человек, наблюдавший за событиями с другой стороны улицы, сказала она, не мог бы на основании того, что он увидел и услышал, догадаться, в чем дело. Он бы увидел, что мимо идет девушка, а из окна здания играет музыка.
— А больше ничего, в сущности, и не произошло! — широко улыбнулся Георгиу, подняв палец.
Девушке — я посмотрела, ее звали Клио — было, наверное, под тридцать, но выглядела она почти по-детски, с темными волосами, аккуратно зачесанными в хвост, и землистым лицом без всякого макияжа. На ней была туника без рукавов, тоже придававшая ей невинный вид. Я легко могла представить, как она сидит в аскетичной студии за фортепиано, а пальцы ее ловко летают над черными и белыми клавишами. Она посмотрела на Георгиу ровно и бесстрастно, явно ожидая, что он скажет что-то еще.
К счастью, продолжил Георгиу, существует такая бесконечная вещь, как возможность, и в равной мере полезная вещь — вероятность. Музыкальный колледж в данном случае — прекрасный образец: место, где, как знают большинство людей, воспитываются профессиональные музыканты. Большинство людей имеют общее понятие о том, кто такой профессиональный музыкант, и понимают, что вероятность потерпеть неудачу в этой профессии такая же, как вероятность добиться успеха. Услышав доносящуюся из окна музыку, прохожий может представить, на какой риск идет играющий и что его жизнь в будущем может пойти по одному из двух базовых сценариев, доступных воображению среднестатистического человека.
— Иными словами, — сказал Георгиу, — я мог бы представить твою историю, зная только факты и исходя лишь из собственного жизненного опыта, — а это все достоверные знания, которыми я обладаю, — главным образом из опыта неудач: например, мне не удается запомнить созвездия Южного полушария, что меня очень расстраивает. — Он сложил руки и посмотрел на них с понурым видом.
Я спросила у Георгиу, сколько ему лет, и он ответил, что на прошлой неделе стукнуло пятнадцать. Отец купил ему в подарок телескоп, который они установили на плоской крыше своего многоквартирного дома, и теперь он изучает небо, в том числе фазы луны, вызывающие у него особый интерес. Я рада, сказала я, что он получил такой удачный подарок, но, наверное, пришло время послушать других. Он кивнул, и его лицо прояснилось. Он только хотел добавить, сказал он, что знает фугу ре-минор: ему ее ставил отец, и лично ему она кажется весьма оптимистичным произведением.
В этот момент заговорила его соседка.
— Музыка, — сказала она томно и мечтательно, — музыка выдает секреты; она коварнее даже снов, чье достоинство хотя бы в их недоступности другим.
Женщина эта выглядела восхитительно, хоть и весьма эксцентрично — ей было за пятьдесят, и остатки былой красоты она хранила с царственным достоинством. Строение ее лица было необычайно, почти гротескно, и она решила сделать на этом акцент, — как мне показалось, намеренно и с юмором, — щедро накрасив и без того огромные голубые глаза экзотическими синими и зелеными тенями и не слишком аккуратно подведя их еще более ярким синим оттенком; крутые скулы подчеркивали мазки розовых румян, а на губах, очень полных и выдающихся вперед, неровно и густо лежала красная помада. На ней было много золотых украшений и шифоновое платье в сборку, тоже синее, открывающее шею и руки, загорелые и испещренные сетью морщин. Согласно моей схеме, ее звали Мариэль.