Контур

— Можете себе представить мой ужас, — сказал он, — когда я наконец пошел в университет, попал в компанию умных, идейных единомышленников — друзей, о которых я мог только мечтать, — и обнаружил, что их главное хобби и времяпрепровождение, их великая любовь, вторая после политики, — это танцы. Каждый вечер они звали меня с собой на танцы, и я, разумеется, отказывался. У меня была ближайшая соратница в этом кругу, Мария: мы горячо дискутировали о политике, у нас совпадали все интересы, даже страсть к кроссвордам, которые мы разгадывали вместе каждый день, — и Марию тоже разочаровало мое нежелание участвовать в этом травмировавшем меня развлечении. Поверь мне, говорила она, как говорила до нее моя мать, — поверь мне, тебе понравится. В конце концов я решил, что если не пойду на танцы, то потеряю дружбу Марии, хотя точно так же неминуемо потеряю ее, когда она увидит, как я танцую. Выхода не было, поэтому однажды вечером я согласился пойти с ними в клуб, куда они обычно ходили. Он сильно отличался от того, что я представлял, хотя бы тем, что в нем не было ничего современного. Он был полностью стилизован под пятидесятые, там звучала соответствующая музыка, а посетители, одетые в стиле ретро, танцевали танец под названием линди-хоп. Увидев это, я пришел в еще больший ужас, — сказал он, — но, наверное, лучший способ побороть свои страхи — это, так сказать, облачить их в маскарадный костюм; простое преображение часто делает вещи совсем не такими страшными. Оно освобождает человека от привычек — или даже ограничений — и свойственного ему образа мышления. И вот я уже шел к танцполу, — сказал Кристос, — держа за руку Марию, с уверенностью, что сразу упаду, однако, когда заиграла музыка, — радостная музыка, которой невозможно противиться и которая до сих пор, стоит мне ее услышать, уносит сомнения и печаль, — я не упал, но взмыл, поднимаясь всё выше и выше и двигаясь по кругу, так быстро и так высоко, будто оставил собственное тело позади.

На столе передо мной зазвонил телефон. Это был мой младший сын. Я взяла трубку и сказала, что перезвоню.

— Я потерялся, — ответил он. — Я не знаю, где я.

Прижав трубку к груди, я сказала группе, что у меня небольшое происшествие и нам нужно сделать перерыв. Я вышла в коридор, где висели информационные доски с приколотыми к ним афишами, рекламой и объявлениями: квартиры в аренду, копировальные услуги, ближайшие концерты. Я спросила у сына, видит ли он где-нибудь табличку с названием улицы.

— Сейчас посмотрю, — ответил он.

Я слышала шум транспорта на фоне и его дыхание. Спустя какое-то время он назвал улицу, и я спросила, каким образом он там очутился.

— Я шел в школу, — сказал он.

Я спросила, почему он один, если на этой неделе по договоренности он должен ходить в школу со своим другом Марком и его мамой.

— Марк сегодня не пошел, — ответил он. — Он заболел.

Я сказала ему развернуться и идти обратно той же дорогой, сообщая мне название каждой улицы на пути, и, когда он дошел до нужной, велела свернуть и идти по ней. Несколько минут слышалось только пыхтение и звук шагов по тротуару, и наконец он сказал:

— Вижу, вижу школу, всё хорошо, я вижу школу.

Ты еще не опаздываешь, сказала я, посмотрев на наручные часы и отсчитав время в Англии; у тебя есть пара минут, чтобы перевести дыхание.

Я напомнила ему обратный маршрут и пожелала хорошего дня.

— Спасибо, — ответил он.

В классе ничего не переменилось с тех пор, как я вышла, и только одна студентка, крупная одутловатая девушка в очках в толстой оправе, теперь ела огромную булку, источавшую сильнейший мясной запах. Она держала ее снизу за бумажный пакет и понемногу откусывала сверху, чтобы не сыпались крошки. Насколько эта девушка была мягкой и бесформенной, настолько худым, смуглым и невысоким был юноша, сидевший рядом с ней. Он коротко поднял руку и сразу опустил. По пути сюда, сказал он тихим, отчетливым голосом, — я посмотрела, его звали Арис, — по пути сюда он прошел мимо разлагающегося трупа собаки на обочине, гротескно раздувшегося и покрытого роем черных мух. Их жужжание он услышал еще издалека и заинтересовался, что это такое. Этот звук угрожающий, но в то же время, как ни странно, красивый, пока не увидишь его источник. Сам он не из Афин, продолжал он, но его брат живет тут и предложил поселиться у него на неделю. Квартира у брата крошечная; Арис спит на диване в комнате, совмещенной с кухней. Головой он почти упирается в холодильник с разнообразными магнитами на дверце, которые, за неимением выбора, постоянно рассматривает, в том числе пластиковый магнит в форме обнаженной женской груди, сделанный кое-как: правый сосок съехал набок, и Арис, лежа на диване, долгие часы думал об этом несовершенстве. Его брат стирает одежду в раковине на кухне и развешивает сушиться по комнате: он работает в офисе, и ему каждый день нужны чистые рубашки. На каждом стуле, на каждом шкафу и подоконнике лежат рубашки. Высыхая, они принимают форму той поверхности, на которой разложены. Всё это он заметил, лежа на диване.