Контур

Я спросила, что же вернуло его к жизни после этого погребения, и он улыбнулся. Телефонный звонок, ответил он. Шла его вторая зима в Лондоне, и он влачил безотрадное, одинокое существование: брел на работу и обратно под дождем, сидел в банке по восемнадцать часов кряду, поздно вечером ел ужин навынос в своей ковролиновой тюрьме — и вдруг ему позвонил владелец склада в Афинах и сказал, что хранилище взломали и украли двигатель его лодки. На следующий же день он подал заявление об увольнении и вылетел обратно. Он наконец ощутил уверенность, сказал он, и это было свежо и обнадеживающе. Он уже почти смирился с тем, что ко всему относится одинаково равнодушно, особенно после того, в каком беспросветном болоте он оказался после всех своих романов, однако посягательство на его собственность вернуло ему радость жизни, словно выигрыш в лотерее. Впервые за многие годы он знал, чего хочет. Вернувшись, он первым делом купил лучший двигатель, какой смог найти, — пускай и мощнее, чем надо, признался он.

Мы подъезжали к гавани, и он спросил, не хочу ли я остановиться и выпить где-нибудь кофе, прежде чем мы отчалим. Спешить нам было совершенно некуда. Он вспомнил, что где-то на берегу по дороге открыли новое заведение; он убрал ногу с педали газа и сбросил скорость, разглядывая сквозь лобовое стекло цепочку баров и ресторанов на пыльной обочине, за которыми лежали песок, море и бахрома прибоя. Внезапно он свернул на грунтовый край дороги и остановился напротив кафе с пальмами в белых квадратных кадках и террасой, выходящей на море, с белой кубической мебелью. Оттуда доносились звуки джаза, и официанты в черном скользили между пустыми столами в тени асимметричного белого навеса, похожего на гигантский парус. Он спросил, устроит ли меня. Я сказала, что выглядит очень солидно, и мы вышли из машины и сели за стол рядом с одной из пальм.

Важно не забывать время от времени радовать себя, сказал он: в последнее время это в некотором смысле стало его философией. Его третья жена, сказал он, была немыслимой пуританкой, и иногда ему кажется, что никакое количество пит-стопов и передышек не способно компенсировать ему годы, прожитые с ней. К каждому событию она подходила напрямую, не пытаясь его смягчить, каждое маленькое удовольствие анализировала и либо признавала излишним, либо записывала — с учетом налогов — в свой блокнот, который всегда носила с собой для этой цели. Он не встречал другого человека, на ком столь же явственно отпечаталось бы его воспитание — она выросла в семье кальвинистов, в которой каждая копейка была на счету и ничто не пропадало зря, хотя одна слабость у нее всё же была, сказал он: иногда она позволяла себе смотреть гонки «Формула-один» по телевизору, и особенно ее завораживала сцена, когда победитель открывал шампанское и впустую разбрызгивал его на толпу ликующих зрителей. Он познакомился с ней после разорительного второго развода, поэтому ее песня об экономии стала, хоть и ненадолго, усладой для его ушей. Когда на свадьбе друзья спрашивали у нее, чем он ее очаровал, — резонный на тот момент вопрос, признал он, — она отвечала: я нахожу его интересным.

Он заказал два кофе у одного из кружащих по террасе официантов, и некоторое время мы наблюдали за людьми на пляже из нашего укромного уголка в тени. Была какая-то первозданность в этой картине: лежащие вдоль берега или медленно движущиеся полунагие тела, расплывчатые в жарком мареве. Я сказала, что это не такая уж плохая причина для замужества, и он мрачно посмотрел на море. Она ничего не знала о физической стороне жизни, сказал он, несмотря на то что на момент встречи ей было почти сорок. Ее непорочность и простота привлекли его после второй жены, умелой соблазнительницы, но на самом деле в этой женщине не было ни капли романтики, ни капли секса, и ее прошлое — и нынешнее, насколько он знает, — монашеское существование было не следствием отсутствующей возможности, но точным отражением ее натуры. Интимная сторона их брака обернулась сущей катастрофой: после зачатия ребенка — что произошло почти сразу — она не видела нужды в дальнейшей близости. Это стало для него ударом: несмотря на все его отчаянные старания, однажды вечером она прямо спросила, сколько еще раз ей придется участвовать в акте, для нее, очевидно, столь же неприятном, сколь и непостижимом, и тогда он окончательно потерял надежду.